— Вы прямо как моя мама, — фыркает она.

— Я была знакома с твоей мамой. В Бостоне.

— Ну так она умерла.

— Я знаю. Она написала мне месяц назад. Сообщила, что больна и что ей осталось недолго. Поэтому я здесь.

Я удивляюсь, увидев, как в глазах девочки заблестели слезы. Она быстро отворачивается, словно ей стыдно демонстрировать слабость. Но в это мгновение уязвимости, до того как она отводит глаза, мне на ум приходит мысль о собственной дочери, утраченной в еще более юном возрасте, чем эта девочка. Слезы обжигают мои глаза, но я не пытаюсь прятать их. Печаль сделала меня другим человеком. Стала очищающим пламенем, пробудившим мою решимость и закалившим мои намерения.

Эта девочка необходима мне. Да и она, конечно же, во мне нуждается.

— Мне пришлось искать тебя несколько недель, — говорю я.

— Приемная семья меня достала. Одной мне гораздо лучше.

— Если бы тебя сейчас увидела твоя мама, она очень огорчилась бы.

— У нее никогда не было времени для меня.

— Может, потому, что она работала на двух работах, пытаясь прокормить тебя? Ведь в этом вопросе она могла рассчитывать только на себя.

— Никто не считался с ней. Я ни разу не видела, чтобы она защищала свои интересы. Она и меня-то не защищала.

— Она была напугана.

— Она была слабохарактерной.

Я наклоняюсь вперед, придя в бешенство из-за этой неблагодарной мерзавки.

— Ты даже вообразить не можешь, как сильно страдала твоя бедная мать. Она все для тебя делала.

Я с отвращением швыряю девчонке ее сигарету. Нет, раньше она представлялась мне совсем иной. Пусть она сильна и бесстрашна, но эта девочка больше не испытывает чувства долга по отношению к покойным отцу и матери, не знает, что такое честь семьи. Без связи с предками мы не более чем несомые ветром, бесцельно блуждающие пылинки, ни к кому и ни к чему не прикрепленные.

Я поднимаюсь, оплатив счет за ее ужин.

— Надеюсь, что в один прекрасный день у тебя достанет мудрости понять, чем твоя мать пожертвовала ради тебя.

— Вы уходите?