— Всё в масть! — восхитился Станкевич. — Милан, если ты сейчас скажешь, что и с парашютом прыгать умеешь…
— Хо, господин подпоручик! — вновь рассмеялся Блажек. — Если бы вы приехали в Москву в тридцать третьем или тридцать пятом году, вы бы знали — сколь популярен был парашют в столице в то время!
— Я учился в Петербурге, — скромно вставил Андрей.
— Тогда спросите у Ивана Ильича, — весело продолжал Милан. — Он… как это… не даст соврать. В каждом военном училище была секция. Мы прыгали как… полоумные, да? Ни одна приличная девушка не обратила бы на тебя внимание, если на груди нет значка «Сто прыжков»!
— Верно, Милан, — улыбнулся Саблин. — Дружище, нам тебя сам Бог послал. Давай посмотрим карты. Предстоит посетить места, близкие к тем, где провёл ты детство златое.
Они сели за карты и фото. Блажек толково выбрал место выброса и маршрут к объекту. На доклад к Иоффе пошли вместе, подполковник план одобрил.
Прибыли бойцы Саблина. Командир второго отделения подпрапорщик Игнат Сыроватко, коренастый, крепкий, с обветренным лицом. Коля Митрофанов, добродушный гигант под два метра ростом, в бою, однако, быстрый и безжалостный. Никита Штоколов, немногим уступающий Митрофанову в росте, но тоньше в кости, гибче. Невысокий, подвижный Юра Фирсов.
Все вместе загрузились в «летучку». Саблин, Станкевич, Блажек и Урядников с Сыроватко поехали в Дом инвалидов, на склады. Штоколова с Митрофановым — на танкодром. Там, под руководством инструкторов, они должны освоить германскую технику. Особо интересовали бронеавтомобили Kfz-250/1 и Kfz-250/6. И дальше всех отправится Фирсов — на полевой аэродром, устроенный за Фридриховкой. Там Юру натаскают русские лётчики, неплохо разбирающиеся не только в отечественных, но и в зарубежных самолётах.
На складе, по особой визе Иоффе, подбирали амуницию, долго и дотошно. Взяли десантные камуфлированные комбинезоны, утеплённые, с шерстяными подшлемниками, ботинки с высокими берцами, каски. Милан настоял на необходимости надеть сверху парки «ваффен-СС» с капюшонами. Именно эти элитные войска несли службу по охране объекта. Себе взял парку со знаками отличия гауптштурмфюрера, Переговоры, коли возникнет надобность, придётся вести ему, так что лучше иметь ранг повыше.
Скоро приехали хохочущие Штоколов с Митрофановым.
— Ваш-бла-родие! Там водить-то нечего, — доложил гигант Митрофанов. — Всё стандартно. Кто «опеля» водит, тот и «двести пятидесятого» поведёт. Унификация. — Выдал напоследок умное слово, наверняка подхваченное от водителей.
— Хорошо, — согласился Саблин, — подбирайте себе размерчики. А то на вас, дылд, не всякий ком-без и полезет.
Потом перебрались в оружейку, каждому подобрали «штурмгевер» с прибором бесшумной стрельбы, пистолет, нож:, гранаты. Урядников вместо автомата взял карабин маузер с оптическим прицелом. Это мудро, оценил поручик. Снайпер может очень даже пригодиться. Наконец перешли к гранатомёту.
Это был единственный экземпляр, бог весть какими трудами добытый разведчиками. Почти двухметровая труба со щитком весила за одиннадцать килограммов и производила серьёзное впечатление. Казалось, из такого оружия можно разнести не только какую-то там антенну, но и весь объект целиком.
Боекомплект к РПГ имелся. Начали пробовать. Столб дыма, вырывающийся с хлопком из дульного конца трубы и устремляющийся к цели подобно смертоносной, шипящей змее (снаряд разглядеть было невозможно), незначительная отдача, точность попадания — всё это произвело на Саблина неизгладимое впечатление.
В очередной раз он пожалел, что подобных штуковин не было у него ни в Китае, ни в Чехии.
Все выстрелили по разу, чтобы иметь представление об оружии, а Фирсов и Сыроватко — по два раза. Кому-то из них Саблин планировал доверить завершающий выстрел. Потом прикинули, как оружие донести до цели. Прыгать с трёх тысяч, имея почти двенадцатикилограммовый груз на плечах, удовольствие сомнительное.
Посовещавшись, решили: в выбросе иметь при себе автомат, пистолет, нож, две гранаты. Стандартный набор десантника-парашютиста. Запасные лимонки, патроны и сам РПГ с комплектами гранат увязать в компактный тюк, пристегнуть его к парашюту-автомату и подобрать уже на земле.
Закончили к вечеру. Вылет был назначен в ночь. В оставшееся время кто-то сел писать письмо родным, кто-то прилёг подремать, набраться сил перед опасным делом, Андрей достал книгу и делал вид, что читает. Какие мысли бродили в голове особиста, различал ли он буквы в строчках, кто знает? Милан сидел, поставив между ног немецкую СТГ, и напевал вполголоса чешскую песню.
Саблину не спалось, не писалось и не пелось. Письма домой он отправлял редко. Жизнь в Москве и служба оторвали от имения под Калугой, унесли образы детства в неведомую даль, где они растаяли незаметно и безвозвратно. Да и отец писал ему нечасто. Видно, никак не мог простить, что сын не стал наследником, не принял пейзанской доли и судьбы мелкого помещика. Выбрал свою стезю, далёкую от мирных трудов. Домашние считали Ивана отрезанным ломтём.