— Да домой охота, — пожаловался Лоп.
— А отплатить этому опарышу неохота? — хмыкнул третий из засадников, уперший своё ружье прикладом в землю. Сплюнув, он глумливо «вспомнил», — Ах да, у тебя же Милка, тебе этот паршивец ничего не делал…
— Ну да! — тут же тихо и весело гыгыкнул сын старосты, — Только Милке трубы чистил! Ну и зубы, наверное! Кто этих бла…
— Заткнитесь, ироды! — обиженно зашипел Лоп. Ну да, было дело. Сначала не уследил, а затем подумал — почему бы и нет? Вдруг чего урвать можно будет? А уж когда понял, что взять с этого хулигана, держащего весь округ если не в страхе, то в постоянном напряжении, нечего, так уже и поздно было. Милка подсела на чернявого козлика плотно, только батя разговор начинает, так она истерит как оглашенная. Так еще люди болтают, что не одна она у этого паразита была… Эх, теперь одалживаться придётся, чтобы в город дочку на обучение спровадить. Кто её тут замуж возьмет, топтаную? И не то, что других не топчут, ха! Но не этот же благородный, который у всех на слуху с тех пор, как ходить начал. Ничего, Лоп что-то да придумает. Потом.
— Бегут-бегут! — заволновался сын старосты, перехватывая ружье. Действительно, издали послышались угрожающие вопли Звонаря, работавшего сегодня загонщиком.
Мужики встали, приготовились, взвели затворы. У Лопа, по случаю Милки, даже двустволка была, обрезанная. Одолжил на такой случай. Калибр серьезный, от волков хорониться. Точно не промахнется.
Парень драпал от Жака во всю прыть. Худой, высокий, жилистый как последний крестьянин, копна нечёсаных волос колыхается, ноги работают как заведенные, в левой руке котомка, глаза зеленые сверкают. Уж эту смазливую рожу во всех деревнях вокруг знают более десятка лет, да добра от неё не ждут. Нет, сам по себе этот Юджин плохим парнем не был, не раз и не два выручал местных, если в беде находил или по зову прибегал. Но какая же шкода, прости Всевышний!
Пришла пора рассчитаться!
Стреляли по очереди и по старшинству обид, с расстояния метров в пять, сопровождая каждый выстрел громкими воплями, рвущимися из глубин душ у деревенских мужиков!
— С праздничком вас, господин Соларус! — орёт Лоп, всаживая из ружья в зад отчаянно орущему парню солидную жмень крупной соли. А затем и вторую, с криком, — И от Милки вам привет!
— И от садика моего вам поздравления! — кричит сын старосты, тщательно вбивая свою порцию в полетевшего кубарем по дорожной пыли парня, — С днем рождения, господин Соларус!
— Здоровьичка вам! — выстрел, — Господин Соларус!
— С нашим уважением! — выстрел, — Господин Соларус!
— Хорошей дороги вам, господин Соларус! — а вот это уже Жак Звонарь.
Ружья у него нету, да и палку он, своё отслужившую, выбросил, но ноги-то вот они? Как тут пинка такому большому господину не отвесить? А еще лучше — несколько!
///
— Как вам салют, господин? — голос спрашивающего сочится ехидством и злорадством.
— Солюс, старая ты сволочь… — почти рыдаю я, лежа на животе и чувствуя, как горят лютым огнем ноги, ягодицы, спина и даже затылок, — Это ведь… ты!
— Я? О чем вы, господин? — насквозь фальшиво удивляется пожилой одноглазый слуга, даже не пытаясь спрятать широченную улыбку на своем лице. Он сидит на стуле рядом с диваном, на котором лежу я, и чистит мне розовые яблоки тетушки Блем.
— Грр… — рычу я, не в силах построить необходимую обвинительную речь.