Что-то оказалось довольно серым городом с грязно-желтыми домами и огромным количеством воды. Чувство беспричинной грусти завладело юношей. Покинутые дворцы и изуродованные улицы навевали тоску. Капал дождь, стирая границы между сезонами. Наступали спасительные сумерки, пора ужинать.
Притаившись в грязном дворе, Эдмон ждал…
Гаппа медленно шла домой, дождь мешал сосредоточиться. Девушка вслух разговаривала сама с собой, пугая прохожих.
– Так если она там увидит вождя какого-нибудь племени. Они решат ее убить, но потом сделают королевой… нет, так было уже…
– Блин! – Агриппина не заметила лужу. – Чертов город!
Девушка была уже во дворе, вот и дверь в ее подъезд.
Кто-то схватил ее сзади. Сумка упала в грязь, все тело пронзил страх. Гаппа хотела закричать, но могла только открывать и закрывать рот.
«Главное, чтобы недолго мучили, – подумала она, – наверное, я забавно смотрюсь с открытым ртом, как рыба, – что за чушь в голову лезет, надо бы подумать о жизни, в грехах там покаяться что ли…»
– Тебе почти не будет больно, – прошептал на ухо мужской голос.
– ЭДМОН! – ну, вот я сошла с ума.
Ее резко отпустили. Агриппина развернулась и закричала. Ее, казавшийся чужим, голос отразили желтые стены двора-колодца. Гаппа закрыла лицо руками, потому что не хотела видеть собственное безумие. В старинном бархатном костюме перед ней стоял ею же придуманный вампир, единственным утешением служило то, что и у него был довольно глупый вид. Красные глаза выпучены, рот открыт, торчат клыки.
– Агриппина?
Дверь парадной открылась и из нее вышла соседская бабулька.
– Гаппочка, здравствуй! – прошамкала она.
Этот старческий голос отрезвил горе-писательницу.
– Быстро! Иди за мной! – шикнула девушка.
– Здравствуйте, Полина Васильевна! Как вы себя чувствуете? – главное, как можно скорее проскочить на лестницу, старушенция способна заговорить до смерти.
– Душечка, а что это за молодой человек с тобой? Ты его знаешь?
– Это… эээ .. Вася. Он играет Гамлета…. – соврала Гаппа, продолжая сложные маневры по обходу бабульки. – Потом ее съешь, глюк! – прошептала она Эдмону, – хотя, не надо, отравишься.