«А можно?..»

«Нельзя».

Вздохнув, Марина покачала головой, приоткрыла дверь и заглянула в палату: Васютин лежал, безучастно уставившись в потолок.

— Лейтенант, больному нужен покой, — сказала она строго. — У вас только десять минут. Не задерживайтесь. — Она посторонилась, пропуская Ивана. — Я зайду проверю.

Столбов постоял нерешительно возле двери, слушая стук Марининых каблуков, потом зашел в палату и остановился возле кровати. Обмотанный бинтами, Васютин по-прежнему смотрел в потолок. На сгибе локтя пластырем была закреплена игла; трубка от нее тянулась к капельнице, в которой торчал перевернутый пробкой вниз стеклянный флакон с прозрачной жидкостью. Столбов подвинул стул, присел.

— Как чувствуешь себя? — спросил он.

Не ответив, Васютин отвернулся.

Иван почесал в затылке, потом произнес бодро:

— Марина Андреевна сказала, дела у тебя идут на поправку. Жить, как говорится, будешь.

— Не буду, — прошептал Васютин. — Не хочу… Сил больше нету терпеть…

— Вот еще, — пробормотал Иван обескураженно. — Ты это, того… Что за разговор такой? Тебе сколько лет, Васютин?

— Двадцать.

— Ну вот. Значит, тебе еще лет эдак пятьдесят как минимум мучиться придется. И если ты сейчас слабину дашь, как потом жить будешь?

— Не буду, — прошелестел Васютин. Он прикрыл глаза, и ресницы выпустили, не сдержав, прозрачную слезу. Слеза медленно покатилась по щеке, оставляя мокрую дорожку.

— Да ладно тебе, Васютин, — расстроенно произнес Иван. — Все путем. Ты, главное, поправляйся, А потом…

— А что потом? — эхом отозвался Васютин.

— Суп с котом! — Столбов вдруг разозлился. — Ты чего нюни распустил? Все при тебе — руки, ноги, голова. Молодой, здоровый… — Он запнулся. — В смысле — будешь здоровый. Обижали тебя, смеялись над тобой? Накажут их…

— Не надо. — Васютин повернулся, сморгнул слезы. — Я же сам… решил…

— Ну еще бы не сам, — буркнул Иван. — Хотя зря, между прочим, разрешения не спросил.

— У кого?