Неудача Голощекина не очень расстроила. Это была, так сказать, проба пера. Черновой набросок. Попытка прощупать, определить степень надежности — раз, алчности — два. И то и другое — на троечку.
Значит, зайдем с другого боку и пощупаем там. Авось там больнее.
Марина вернулась в кабинет после обхода. Ну обход — это сильно сказано: на тот момент в палатах медсанчасти находился только один больной — рядовой Оноприенко, тот самый, что, по выражению его земляка Скибы, был похож на гусеницу, пытавшуюся стать бабочкой. Усиленные занятия на спортплощадке не прошли для рядового даром: он свалился с перекладины и сломал ногу. И теперь жалел только об одном: что он не сороконожка. Тогда бы он мог ломать по очереди все сорок своих конечностей, а там, глядишь, и дембель.
Услышав ее шаги, Альбина закрыла комнатку, в которой размещалась аптека, и вошла следом. Остановилась возле двери, глядя, как Марина с отсутствующим лицом машинально перебирает на столе стопку карточек.
— Помочь? — Не дождавшись ответа, Альбина сказала: — Марина, тебе надо встряхнуться. Ты похожа на Летучего голландца. Тебя качает, как на волнах, и ты такая же… вымершая.
Марина оставила в покое карточки.
— Во сколько начинается концерт? — спросила она.
— В три. Ты что, хочешь пойти?
Марина пожала плечами:
— Не знаю. Я уже сама не знаю, чего я хочу, чего не хочу. И чего за меня хотят другие.
— Это депрессия, — авторитетно заявила Альбина, — связанная с твоей беременностью.
— Много ты понимаешь. У меня действительно опустились руки, но ребенок тут ни при чем. Просто я все никак не могу привыкнуть, что закончилась какая-то часть моей жизни…
Марина произнесла это так отстраненно, будто закончилась не какая-то часть ее жизни, а вообще вся жизнь; обычно ее голосу было не свойственно подобное отсутствие красок.
— У тебя похоронное настроение, — сказала Альбина.
Марина невесело улыбнулась:
— Кто бы говорил. А вообще — спасибо за участие. Хотя когда меня жалеют, я себя чувствую совсем беспомощной.
— Ты сильная, и ты справишься, — возразила Альбина. — И я тебя не жалею, а поддерживаю. Ну как футбольная болельщица, что ли. Вот правильно: я за тебя болею. — Альбина коснулась пальцами висков, словно у нее действительно раскалывается голова. — И я не понимаю, почему у тебя опустились руки. Ты, наоборот, должна чувствовать прилив сил. Скоро родится младенчик. Мы все будем тебе помогать — и я, и бабуля, и Галя… А кто там у него папа, по-моему, не имеет значения.
— Сын полка, — горько сказала Марина.
— Ну и что? Самое главное, что это будет твой младенчик. И жить ты будешь ради него… Знаешь, когда я приняла решение стать женой Вячеслава, я сделала это ради бабули. Потому что от него зависело, как и сколько еще она проживет.
— Ужас какой! — тихо воскликнула Марина.