— Мы с Василием туда ездили, — улыбаясь, сказал я. — Получили море удовольствия.

В ответ Николай Александрович гневно на меня посмотрел. И я понял, что зря поехал к Цацкому без ведома отца.

— Алексей! Чем ты думал? Тебя допрашивали? Что ты сказал?

Он сыпал вопросами, не давая мне и слово вставить. В первый раз видел его таким взволнованным.

— Отец! — вклинился я, когда он на секунду остановился. — Все хорошо. Пытались допрашивать, но я пресек эту попытку и уехал.

Николай Александрович шумно выдохнул и взял себя в руки.

— Я же беспокоюсь за тебя.

— Со мной был Василий. Видишь, я цел. Руки-ноги на месте. Голова на плечах тоже. Так ты расскажешь, что узнал?

— Да нечего рассказывать! В том-то и дело. Под описание, что дал Дубский, подходит десяток человек. И никто с нами несвязан. Я-то, старый дурак, думал, что тут замешаны Марковы. Они вечно смотрят в карманы нашей семьи. Но по времени не сходится.

— А причину смерти Дубского установили?

— Нет. Что-то очень редкое. До сих пор голову ломают.

Значит, это не Вяткин помог Михаилу уйти из жизни. Об этом я и сказал отцу. Тот согласно кивнул головой, да он и сам так думал.

Мы вышли из дома на ярко освещенную светильниками террасу. Холодный воздух тут же пробрался под рубаху и остудил наши мысли. Я повернулся к отцу и негромко сказал:

— Прокофий Андреевич приезжал.

— И что ему было нужно? — раздраженно спросил отец.

— Рассказал, что делал для Дубского. Я выслушал и велел ему уходить.

Николай Александрович кивнул, продолжая смотреть на задний двор. Две стены из антимагина высились черными прямоугольниками, закрывая часть дома от лунного сияния.

— Отец, а расскажи про эти стены, — вдруг попросил я.

— Раньше на этом месте стояла башня. Говорят, что библиотека. Но от столицы далеко, тут глушь была. Кому тут книги нужны-то. Думаю, что это была или тюрьма, или какое-то училище. Я в детстве искал информацию, но ее как корова языком слизала. Ни у батюшки моего, ни в городской библиотеке ничего про это место не нашел. Может, специально все изъяли. В связи с какими-нибудь темными делами.

— А почему их не снесли?