— Как она? — спрашивает он, прежде чем войти на кухню.

— День Благодарения, — говорю я.

Отец одевает пальто.

— Пончики? — спрашивает он.

Я киваю.

Телефон звонит. Мама отвечает. Это торговый центр. Готовность № 1. Я иду на кухню за содовой. Она наливает мне апельсинового сока, который я не могу пить — он обжигает мои потрескавшиеся губы. Индейка дрейфует в раковине, десятифунтовый индейковый айсберг. Индейкоберг. По ощущениям напоминает Титаник.

Мама вешает трубку и выгоняет меня из кухни с инструкцией принять душ и убрать в моей комнате. Я погружаюсь в воду в ванной. Я наполняю легкие воздухом и качаюсь на поверхности воды, затем выпускаю весь воздух и погружаюсь на дно. Я держу голову под водой, слушая как бьется мое сердце. Телефон опять звонит. Готовность № 2.

К тому времени, как я оделась, парад закончился и отец теперь смотрит футбол. На его лице щетина, похожая на сахарную пудру. Мне не нравится, когда он слоняется по дому без дела на выходных. Мне нравится, когда отец чисто выбрит и одет в костюм. Он подвигается, освобождая мне место так, чтобы он мог видеть экран. Мама висит на телефоне. Готовность № 3.

Она затыкает пальцем свободное ухо, чтобы сконцентрироваться на том, что говорит телефон. Я беру из пакета плоский пончик и возвращаюсь в свою комнату.

Три журнала спустя мои родители спорят. Не орут. Потихоньку бурлят доводы. На плите спора лопаются несколько пузырей. Я хочу еще один пончик, но не чувствую себя человеком, готовым пройти через огонь сражения, чтобы получить его. Когда телефон снова звонит, они отступают каждый в свой угол. Это мой шанс.

Когда я вхожу на кухню, мама держит телефон у своего уха, но не слушает его. Она протирает запотевшее окно и внимательно смотрит на задний дворик. Я присоединяюсь к ней. Папа пересекает задний двор, на его руке рукавица-прихватка для печи, он несет за одну ногу индейку, исходящую паром.

— Он сказал, что она бы оттаивала много часов, — бурчит мама. Из трубки доносится тоненький голосок.

— Нет, не ты, Тед, — говорит мама телефону.

Папа кладет индейку на чурбак и берет топор.

Шмяк. Топор вонзается в замороженную плоть индейки. Папа пилит ее топором. Шмяк. Ломоть замороженной индейки соскальзывает на землю. Он поднимает его и машет индейкой в сторону окна. Мама отворачивается и говорит Теду, что она уже в пути.

После того, как мама уходит в магазин, папа принимает на себя обязанности по приготовлению ужина. Это дело принципа. Если он перехватывает у нее руководство подготовкой к Дню Благодарения, он должен доказать, что может сделать это лучше ее. Он вносит искромсанное грязное мясо и моет его в раковине моющим средством в горячей воде. Обмывает топор.

Папа:

— Как в старые времена, правда, Мелли? Парень идет в лес и приносит домой ужин. Это не так уж и трудно. Приготовление пищи требует всего лишь некоторой организованности и умения читать. Подай мне хлеб. Я собираюсь приготовить настоящее объедение, как раньше делала моя мама. Ты не должна мне помогать. Почему бы тебе не заняться домашним заданием, может, дополнительно позаниматься, чтобы подтянуть твои оценки. Я позову тебя, когда ужин будет готов.

Я думаю об учебе, но сейчас праздник, так что вместо этого я паркуюсь на диване в гостиной и смотрю старый фильм. Дважды я ощущаю запах дыма, вздрагиваю, когда стакан разбивается об пол, и подслушиваю на параллельном телефоне его разговор с леди из горячей линии индеек. Она говорит, что суп из индейки — в любом случае лучшая часть Дня Благодарения. Часом позже отец зовет меня на кухню с фальшивым энтузиазмом отца, бездарно угробившего кучу времени.

На разделочной доске громоздятся кости. На печи кипит горшок клея. В извергаемой белой пене кусочки серого, зеленого и желтого.