— Нет, товарищ Добош… Это Василевский… То есть Залевский, которого вы ищете.

Через несколько дней в Пермь приехал Косухин, мужичок приземистый, с почерневшими, огрубелыми руками, будто в них въелась земля, на которой он чертоломил с ранних лет. Нос у Косухина, длинный, узкий, был сдвинут налево.

«Неужто от удара какого-нибудь забияки?» — подумал Добош.

Косухин улыбался, ему нравилось ездить по стране — то в Ленинград, то в Пермь — и чувствовать себя незаменимым в государственном деле.

— Прибыл в ваше распоряжение, товарищ начальник! — доложил он по-солдатски, а мужицкие, неунывающие, зоркие глаза будто ощупывали Добоша: силен ли? Стоит ли тебе подчиняться?

Добош прикинул: вряд ли Залевский запомнил солдата в папахе, в шинели. Это Косухину господин ювелир был в диковинку, он на него во все глаза глядел. А для Залевского все солдаты на одно лицо.

На всякий случай спросил:

— А в семнадцатом вы бородатым были?

— Ага. Значитца, борода широкая-преширокая.

— Тогда придется вас побрить. И подстричь.

— Как прикажете, — согласился Косухин.

А Добош решал: «За кого же выдать Косухина с его огрубелыми руками, чтобы Залевский мог поверить ему? За преуспевающего лавочника? Нет, не поверит… За человека из блатного мира? Нет, не то… За старателя?.. Похож!..»

Косухина подстригли, напомадили, за версту чувствовался запах дорогого одеколона, подыскали костюм из добротного материала, к нему сапоги со скрипом: ни дать ни взять — фартовый старатель, приехавший к родственникам покутить, победокурить, в общем, себя показать. Выдали ему царский пятнадцатирублевик, империал начала века. Спекулянты за такими охотились! И послали к Залевскому.

Как и обговаривали, ввалился Косухин в мастерскую:

— Здоров, хозяин!

— Чем могу служить? — вопросительно посмотрел на него Василевский.

— Да вот шел мимо, гляжу — часовщик! Нет ли у тебя, значитца, часиков дореволюционных, фирмы какой-нибудь… оттуда, — Косухин неопределенно мотнул головой, — всю жисть мечтал о таких! В тайге — во как! — сгодятся. За ценой не постою! — И пятнадцатирублевик Василевскому-Залевскому протягивает.

Тот взял его, на ладошке покатал, как тогда, в семнадцатом, бриллиант катал.

— Откуда у вас империал? — спрашивает.

— Да на золотишко обменял у одного старинного приятеля, — доверительно признался Косухин.