Вышинский с трудом оторвал глаза от рукописного рукою лично Сталина текста. Давно пора уже было что-то сказать, но мысль никак не хотела оформиться в вопрос, или хотя-бы разумную эмоцию. Сталин поймал его недоуменный взгляд и понимающе усмехнулся.

— Ну что, "меньшевик", поди решил, что рехнулся Коба от непосильных забот, и решил тебя страшными сказками поразвлечь на старости лет? — Сталин еще раз мрачно усмехнулся и понимающе кивнул. — Я до самого ареста Лаврентия Берия тоже так про себя думал. Это написано моей рукой, но точно не мной, или мной, но во сне, в ночь на одиннадцатое декабря, так что кое-что уже как видишь уже удалось проверить.

Вышинский, более полувека близко знавший своего собеседника, никогда не считал его способным на идиотские шутки. И от этого ему становилось несколько не по себе. Андрей Януарьевич снял очки и отложил бумаги.

— Допустим, что это действительно где-то когда-то произошло. Хоть я и не понимаю — как. И чего ты хочешь, "большевик"? Поговорить как покойник с покойником?

— Именно так, геноцвале. Как покойник с покойником, которые к тому-же вошли в ту историю как кровавые упыри. Я так понимаю, что это… — Сталин выдержал короткую паузу, подбирая правильное определение, — Скажем, вмешательство неких сил с целью дать нам шанс исправить допущенные ошибки и по возможности избежать новых. Так что давай, "покойник", режь правду матку. Без политесов и субординации. Что по-твоему произошло в том мире?

Однако, Вышинский сразу отвечать не стал. Он неторопливо протер очки, взял отложенные бумаги и еще раз внимательно перечитал несколько листов.

— Переиграли нас. Раз к власти в итоге привели этого клоуна, значит заговор внешний. Наши до такого идиотизма сами никогда бы не додумались.

— Согласен. Переиграли нас маскилимы. Наше дело правое, но управляли им недостойные бездари, и ты и я в числе главных виноватых. Ты готов поквитаться, "покойник"?

— Не тяни уже, Коба. Если бы ты подозревал меня в неготовности, никогда бы этого разговора не затеял. Говори, что делать.

— Сначала сдашь дела Громыко и пройдешь тщательное медицинское обследование. Когда врачи установят тебе режим, подберем тебе посильную нагрузку. А на ближайшие полгода мне нужен очень личный секретарь и переводчик. Очень личный, Андрей. Ты же понимаешь, что это… — Сталин ткнул трубкой в бумаги, — Не должно уйти за пределы очень узкого круга. Такой степени секретности у нас даже в законах не прописано. Об этом вообще никому нельзя говорить.

— Понимаю, Коба. И даже надеюсь понимаю, почему ты доверился именно мне. Почему полгода?

— Через полгода мы оба будем пенсионерами, тогда и отдохнем. А пока закуси удила, и не вздумай околеть в момент решающей атаки. Не моги, но беги.

— И кого ты наметил вместо себя?

— Рокоссовского.

— Мелковат. Он в даже в армии не Самый, а уж в Бюро ЦК то совсем никто.