– Потому что он включил холодильную установку. Ведь эта комната не что иное, как огромный рефрижератор. Сейчас опустит температуру до минус тридцати пяти, и через час мы тут загнемся. Ну или даже раньше.

Максим, у которого не попадал зуб на зуб, принялся растирать мерзнущие уши и жалобно прошептал:

– Сделай же что-нибудь! Ты такая ловкая! Вскрой дверь, что ли! Я не хочу замерзнуть насмерть.

Люба, усмехнувшись, засунула пистолет обратно в рюкзак.

– Эту дверь не вскроешь. Разве что при помощи базуки или аппарата для сварки. Но ни того ни другого у меня с собой, увы, нет. Мы обречены.

Она проговорила это столь спокойно и легко, что Максим, не выдержав, заголосил:

– Но я не хочу умирать! Я еще молодой! Мне всего девятнадцать! У меня вся жизнь впереди! Это ты меня в эту историю втравила!

И закашлялся, так как температура заметно упала и говорить стало проблематично. Максим прыгал с ноги на ногу, чувствуя, что долго так не продержится – одет он был в футболку и джинсы.

Он вдруг заплакал, но в глазах тотчас защипало – похоже, слезы превращались в кристаллы льда.

– Не хочешь об меня погреться? – спросила с нескрываемой иронией Люба. – Иди, студент, я это не каждому предлагаю.

Взглянув на него, она добавила:

– Смерти я не боюсь. Умирать, даже в мучениях, тоже. Я умру с чувством того, что избавила мир от определенного числа тварей, которые не заслужили того, чтобы жить дальше. А вот с каким чувством умрешь ты, студент?

Максим, все еще прыгая, словно танцуя тарантеллу, ничего не ответил. Вдруг что-то щелкнуло, и над ними ожила небольшая черная коробка динамика.

– Добрый вечер, дорогие мои! – донесся до них дружелюбный голос, и Максим понял, что с ними говорил тот, кто находился в коридоре. И тот, кто запер их в гигантском холодильнике и явно желал их смерти. Голос был ему знаком. Только это был голос не Вениамина Филина. И вообще не мужчины.

А женщины.

И он даже знал, чей: матушки олигарха Филина, Тамары Федоровны.