Поскольку автофургоны уютом не отличаются, актеры делают все возможное, чтобы привнести в них домашнюю атмосферу. Шпандау доводилось видеть трейлеры, отделанные в стиле турецких борделей, опиумных притонов, французских будуаров и спортивных залов. Одна его знакомая актриса путешествовала с пузатой свинкой, для которой в трейлере был устроен загончик, устланный соломой. Пахло там соответственно. Сама же звезда, сменившая пять мужей, секс-символ мирового масштаба, частенько благоухала парфюмом, имитирующим запах свиньи. Но если звезда довольна, то и остальным легче. И к черту санитарные нормы.

На взгляд Шпандау, изюминкой трейлера Бобби Дая было полное отсутствие индивидуальности. Ни тебе оборочек, ни тебе подушечек, ни вычурных занавесочек. Семейных фотографий тоже не наблюдалось — как и прочих. Никаких памятных вещиц. Ничего, что рассказало бы о личной жизни и прошлом Бобби Дая. Дверь в спальню была открыта. Шпандау увидел незаправленную кровать, разбросанную одежду и набор гантелей. Во всем остальном трейлер был таким, как его изготовили на заводе, — холодным и безликим. Единственное, что хоть немного говорило о внутреннем мире его обитателя, — журналы и книги, лежавшие повсюду. Среди журналов Шпандау заметил «Кайе дю синема», «Сайт энд саунд», «Нью-Йорк тайме», «Эсквайр» и «Пипл». Мешанина, конечно. Но Шпандау заподозрил, что, если присмотреться, в каждом из этих журналов найдется материал о Бобби. На маленькой полке соседствовали Уилл Дюрант,[13] Чарлз Буковски и Карл Юнг. Интересно, Бобби их читал? Или это все часть декорации?

— Настоящий сыщик, да? — сказал Бобби, при влекая внимание Шпандау.

— Никаких подделок.

— Вы упакованы?

— То есть при оружии ли я?

— Ну да.

— Нет.

Бобби посмотрел на него разочарованно.

— А в чем смысл тогда?

— Временами я сам себе задаю этот вопрос, — ответил Шпандау.

Его порадовало, что Бобби поднялся, чтобы пожать ему руку. Хоть манеры ему привили. Бобби Дай оказался сантиметров на десять ниже Шпандау. Он крепко сжал руку детектива и посмотрел ему в глаза. Но был во всем этом какой-то перебор, словно актер играл роль и таким образом полагалось вести себя его герою. Бобби и одет был в костюм для съемки: линяные джинсы, потертые ковбойские сапоги, расстегнутая рубашка в клетку, открывающая гладкую загорелую грудь. Рукава были закатаны, на сильных жилистых руках — многочисленные татуировки, проступающие сквозь слой грима.

Спутанная копна длинных каштановых волос, усугубленная наращиванием, выглядела эффектно перед камерой на ветру, но на крупном плане походила на клубок ленточных змей. Глаза у Бобби были карие, немного печальные, что очень любили обсуждать в подростковых журналах.

Но главной достопримечательностью его лица был нос — знаменитый сломаный клюв, слегка вздернутый, крючковатый, что, как предполагалось, явилось результатом недолгой боксерской карьеры. Нос придавал Бобби индивидуальность и не позволял спутать его с миллионами других. В который раз Шпандау удивился тому, каким простым человеком кажется актер в жизни и каким величественным становится на экране. Тут явно не обходилось без волшебства, которое с помощью камеры добавляло великолепия и романтичности простецким чертам. Никто не мог объяснить, почему так происходит лишь с немногими избранными, хотя кто только не пытался добиться этого эффекта со времен изобретения кинематографа.

— Ну и как вы будете меня защищать?

— В общих чертах, если дойдет до стрельбы, это будет означать, что я с работой не справился. А я всегда справляюсь со своей работой.

— Господин Шпандау, как я поняла, хочет сказать… — вклинилась Энни.

— Я знаю, что он хочет сказать, — оборвал ее Бобби. — Уши у меня есть.

Она обожгла взглядом детектива. Шпандау поймал себя на том, что непроизвольно улыбнулся.

— Господин Шпандау, я не уверена, что вы достаточно…