Ну не бывает таких совпадений. Слишком много этой куклы за последнюю неделю. По камерам видно, что девочка ничего не украла, не подменила и не сунула свой нос в важные вещи. Хочется верить, что она и правда идиотка. Но что-то мне подсказывает, что нет. Хорошо отыгрывает куколка, гениально. Быть такой искренней, откровенной дурой - тоже надо уметь. Слишком много глупости, чтобы я в нее поверил.

Сжимаю ее скулы, впиваясь пальцами в нежную кожу, заглядываю в глаза, а там выступают кристально чистые слезы. Девочка всхлипывает, закусывая прелестные губы. Только меня не разжалобить. Во мне давно атрофировались чувства. Они мешают жить, и я их вытравил из своей реальности. Нет внутри ни тепла, ни любви, ни жалости.

– Пожалуйста, отпустите меня. Я говорю правду, – чистые слезы все-таки скатываются из ее красивых синих глаз. Смотрю, как одна слезинка ползет по щеке девочки вниз по скулам и падает на грудь, оставляя мокрое пятно на платье. Ловлю себя на мысли, что хочу слизать эти слезы и попробовать ее страх на вкус.

Испуг отыгрывает правдоподобно. А может, это все большая манипуляция, расчёт на то, что обращу на девочку внимание. Я уже это делаю.

Согласен, я параноик. Не спорю. Но такая паранойя несколько раз спасла мне жизнь.

– Тихо, куколка. Я верю тебе. Верю, – смягчаю тон, насколько могу, ослабляю хватку на ее скулах, уже поглаживая кожу пальцами. Такая нежная, бархатная. Склоняю голову и изучаю куклу более внимательно. Есть что-то в этой невинности, наивности и глупости,

Ладно, пусть будет так: я купился. Окей. Что дальше? Понятно, что девочка всего лишь актриса. Мне же интересен режиссёр и цель этой постановки.

Есть два варианта. Первый – подвал, несколько дней допросов с пристрастием, и кукла – уже животное у меня в ногах. Второй - более щадящий. Я делаю вид, что купился, и продолжаю играть. Правильный был бы первый вариант, но я выбираю второй. Потому что хочу оставить куколке шанс. Никому и никогда его не давал, а ей хочу.

– Ты просто растерялась в этом огромном доме. Так бывает, – успокаиваю ее. – Род моей деятельности специфичен, я должен был проверить, – отпускаю девочку, отхожу к столу, упираюсь бедрами в стол, сжимая пальцами края столешницы.

– Теперь я могу уехать домой? – всхлипнет девочка, обнимая себя руками.

– Конечно, можешь. Завтра утром. Возьми выходной.

– Нет. Я хочу уволиться!

Ах, какая жертва. Теперь моя очередь просить? Допустим, я ее отпускаю. Кто знает, чем мне это обернётся?

– Утром все покажется не таким черным, Дарина. Тебе нужна эта работа, и я ее даю, а все, что сегодня случилось, мы забудем, – улыбаюсь. Девочка открывает рот, чтобы возразить, но я не позволяю. – Все! Иди отдыхай, – настойчиво давлю на нее.

Кукла поднимается с места, кидает на меня настороженный взгляд и быстро выбегает из кабинета, словно попала в клетку к зверю. Я не жесток к тем, кто этого не заслуживает. В моей голове еще остались границы. Только я еще не определился, на какой стороне эта куколка.

Плескаю себе еще коньяка, сажусь за рабочий стол, продолжая листать досье. Хорошая девочка Дарина, безупречная биография. Папа - простой рабочий на заводе, умер от инфаркта. Мама - воспитатель в детском саду. Даже парня у этой девочки в ее двадцать лет нет. Так не бывает, кто-то подчистил ее биографию. Я уже давно не в том возрасте, чтобы доверять написанному. Сам себе порой не доверяю. Вот такая профдеформация.

Я скрытый параноик. С виду спокойный, уверенный в себе, а внутри постоянная борьба с собой. Устал так жить. Но другой жизни у меня не будет.

В дверь стучат.

– Да! – отзываюсь, а сам зависаю на фотографии девочки. Правда куколка. Глаза такие выразительные, наивные, волосы шёлковые, щеки круглые, и пахнет от нее чем-то сладким и ванильным.

Куда ты лезешь, кукла?