А еще через несколько дней Дзержинский встретился с членом подпольного бюро эсеров товарищем Петром5.

Разговор был осторожным; обвинение в провокации, да еще такого человека, как руководитель боевой организации и член ЦК Евно Азеф, дело нешуточное.

Поэтому, постоянно ощущая сторожкую напряженность собеседника, Дзержинский задал лишь один вопрос:

— Мне бы хотелось знать: давал ли ваш ЦК санкцию на встречу с одним из руководителей охранки кому-либо из членов боевой организации партии?

— Товарищ Астроном, я могу не запрашивать ЦК: мы не вступаем ни в какие контакты с охранкой. У вас есть сведения, что кто-то из наших поддерживает связи с палачами?

— Я всегда страшусь обвинить человека попусту, — ответил Дзержинский. — Тем более если речь идет о революционере... Поэтому я ничего не отвечу вам. Но советую этот мой вопрос передать товарищам Чернову или Зензинову. Он — не случаен.

— Может быть, все-таки назовете имя подозреваемого?

— Нет, — задумчиво ответил Дзержинский. — Полагаю это преждевременным.

— Хорошо. Я передам ваш вопрос в ЦК. Но вы, видимо, знаете, что последнее время появилось много толков о провокации в нашей боевой организации... Называли даже имя товарища Ивана... Смешно... Это то же, что упрекать Николая Романова в борьбе против монархии... Явные фокусы полиции, попытка скомпрометировать лучших. Иван — создатель боевой организации, гроза сатрапов...

— Вы имеете в виду Азефа? — спросил Дзержинский и сразу же пожалел, что задал этот вопрос, — так напрягся собеседник. — Мне всегда казалось, что истинным создателем боевой организации был Гершуни... Яцек Каляев много рассказывал о нем...

— Знали Каляева?

— Он был моим другом, товарищ Петр.

— А мне он был как брат... Я смогу ответить вам через неделю, товарищ Астроном.

— Тогда это лучше сделать в Варшаве. Ваши знают, как со мной связаться, до свиданья.

Этой же ночью Дзержинский выехал в Лодзь...