— И тебе не хворать, — откликнулся я.
— А это кто? — ткнул он пальцем в журналиста, выволакивающего с заднего сиденья своего драндулета тяжелую деревянную треногу с фотоаппаратом.
— Это газетчик из «Ведомостей», он со мной.
— Нехорошо это, не жалует Томас Фридрихович газетчиков-то.
— Говорю же — со мной человек, я и отвечу в случае чего. Знаешь ведь, что меня увольняют?
— Слыхал, ага, болтали девки в конторе.
— А раз так, то с меня и взятки гладки. Побесится Маннер, не без того, а сделать ничего уже не сможет.
— Оно, конечно, так, — почесал затылок дворник, — да только хозяин всяко найдет, на ком отыграться. А он со вчерашнего дня ой, как не в духе. Говорят, Николай Генрихович гонку вчера проиграл вчистую, предпоследним пришел. Свалил все на механиков — мол, мобиль плохо подготовили. Вот Томас Фридрихович и лютует, да так, что держись! Ходит весь красный, орет на всех подряд. Того и гляди, удар с ним приключится.
Пока клининг-мастер выкладывал мне последние новости, я прочел выбитое на бляхе имя: Урюпин Степан Никанорович.
— Ничего, Никанорыч, бог не выдаст, свинья не съест. Авось, уцелею. А ты…
Я порылся в кошельке и вынул серебряный полтинник.
— Тебя, вроде как, и вовсе рядом не было. Ты не видал и не слыхал ровным счетом ничего.
Дворник, просветлев лицом, принял монету и, пристроив метлу в тамбуре за входной дверью, испарился. А я, обернувшись к журналисту, с пафосом произнес:
— Идемте, Федор Иванович. Нас ждут великие дела!
По узкой скрипучей деревянной лестнице мы поднялись на второй этаж. На верхней площадке, прежде, чем войти в помещение конторы, я шепнул своему спутнику:
— Сейчас я займу Маннера, а вы пока настраивайте свою треногу. Не знаю, удастся ли вам сделать хороший снимок, но будьте наготове.
— Будьте покойны, Владимир Антонович, я мигом изготовлюсь. Пластинка уже заряжена в аппарат, так что пары минут мне будет вполне довольно.
— Ну, тогда вперед! — кивнул я и уверенно распахнул дверь.
В конторе было полно народу. Я заметил того рыжего веснушчатого парня, который помог мне два дня назад. Он тоже увидел меня, приветственно махнул рукой, но подходить не стал: вернулся к беседе с высоким сухопарым мужчиной в полувоенной одежде: сапоги, галифе и китель без погон. Лицо его, породистое, жесткое, с резкими чертами, вызвало в памяти фразу о твердом нордическом характере. Наверняка это тот самый Клейст. Ну а его подчеркнутое игнорирование моего присутствия говорило о том, что отношения с ним у моего предшественника… как бы это мягко выразить… сложные. Но не в моих правилах навязываться, тем более, что сослуживцами очень скоро мы быть перестанем, и дорожки наши разойдутся в разные стороны.
Обилие публики, видимо, было связано с национальным ежемесячным праздником — днем получки. Люди по одному заходили в кабинет, на солидной двери которого была прикреплена табличка: «Т.Ф. Маннер. Управляющий». Спустя недолгое время люди выходили обратно и либо сразу двигали на выход, либо, что случалось чаще, задерживались в помещении конторы. Надо думать, все уже были в курсе моего грядущего увольнения и жаждали увидеть финальную сцену этой потрясающей драмы. Что ж, я им предоставлю такую возможность.