Шубников, вялый и ослабевший, без всякой цели побрел по поселку строителей, напоминавшему собой цыганский табор.

В красном уголке с настежь распахнутыми окнами шла громкая читка газет. Слушатели сидели на скамьях, думая о чем-то своем. Кое-кто дремал.

Шубников прошел мимо. Миновав три ряда палаток с поднятыми краями, он подошел к крайней. Перед ней на открытом воздухе, к большому ящику, служившему столом, тянулась длинная очередь. Молодая женщина, врач или медсестра, в белом халате наливала из бутыли в чарку жидкость и давала каждому выпить.

По тому, как каждый выпивший кривился, отплевывался и тихонько поругивался, можно было догадаться, что здесь поили хинным раствором.

Шубников побрел дальше и, выйдя на край глубокого котлована, стал наблюдать за работой. Нескончаемой вереницей, приседая и балансируя, по дощатым настилам двигался людской поток: из котлована с гружеными тачками, а обратно — с пустыми. Голые спины землекопов, потемневшие от солнца, отливали медью.

К Шубникову подошел и встал рядом пожилой черный как жук человек в тюбетейке и цветастом халате. Он тоже наблюдал за работами и изредка покрикивал:

— Не задерживай, Усман! Не задерживай!

Или:

— Оттуда тачкой не выберете, возьмите носилки!

Шубникова он, казалось, не замечал. Так прошло несколько минут, и вот совсем неожиданно уполномоченный услышал:

— Большое дело, начальник. Большое дело…

— Ты, ата, мне говоришь?

— Да, тебе… Я искал тебя… Только ты не подходи ко мне. Это лучше. И не смотри в мою сторону. Стой так и слушай меня…

— Хорошо, — произнес заинтересованный Шубников и спросил: — А ты знаешь, кто я?

— Знаю, начальник, потому и говорю. Я — бригадир землекопов. В мою бригаду сегодня утром пришли трое оттуда…

— Откуда?

— С чужой земли.

— С той стороны?

— Да…

— Их много оттуда идет.