Настоятельница согласно кивнула и налила высокие рюмки.

— Дело в том, что в этом уезде вся надежда только на вас. Никто ваших сестер не заподозрит, обители ничто не угрожает. Зато мы будем знать о каждом шаге наших врагов. А насчет дурного влияния, так ведь тут и стены не уберегут. Зато оба мы будем делать угодное и сердцу нашему, и господу.

— Насчет угодного дела ты бы помолчал, Яков Александрович. Уж я-то наслышана… Лют ты больно. Дружба с тобой доброй славы обители не принесет. Не разбираешь ни правого, ни виноватого. Прощать надо врагов своих, прощать…

Лавров громко рассмеялся.

— Прощать их, Елизавета Петровна, это хорошо. Но надо же, чтоб и у врагов наших было, что прощать нам.

— Бог с тобой, делай, как знаешь. А я доброе имя обители замарать боюсь.

Поликена насупилась. Чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, заговорила Муратова.

— Вопрос этот сложный, матушка, сразу его не решишь. Да и спешить некуда. Ночь впереди большая, успеем обдумать все. Вы бы лучше нам о себе немного рассказали. Говорят, знаете вы много о святом храме в горах.

— Правду говоришь, голубушка, правду истинную. Сентинским тот храм величался.

— Я как-то слышал об этом, — сказал Лукоянов. — Говорят, фрески там старинные обнаружены. Вы действительно бывали там?

— Какое бывать! Считай, всю жизнь свою отдала ему.

Поликена собрала щепоткой крошки печенья, отряхнула подол и налила себе рюмочку.

— Об этой святыне еще итальянец один, прости господи, не упомню его имени, в прошлом столетии писывал. Стоит храм на самой горе, верстах в семидесяти от Баталпашинской у реки Теберды. Фрески на куполе разрисованы, гробницы в нем и крест каменный. Только многие лета в запустении была святыня господня, служа местом приюта разве что скоту в ненастную погоду. И вот две послушницы из сестер милосердия приняли на себя нелегкий труд. Мне тогда годков семнадцать, поди, было. Стараниями нашими, особенно сестры Евдокии, признанной строительницы, у подножия горы возникла женская обитель — Спасо-Преображенский монастырь. На пожертвования утвари церковной купили, установили иконостас, на вершину горы в четыре версты дорогу в камнях прорубили. И все сами, трудом своим тяжким. А в девяносто шестом, октября двадцать второго дня, освятили храм во имя преображения господня. Впервые после молчания долгого раздалось в нем слово божие!

Монахиня Аграфена, молчавшая до сих пор, перекрестилась и будто для себя молвила:

— Труды-то какие положены. Почитай, вся жизнь отдана делу господню. А ноне, говорят, безбожники да богохульники злобствуют в святом храме, надругаются.

Она многозначительно глянула на Лаврова. Тот закивал головой и глубоко вздохнул:

— Только ли над храмом святым? Над народом русским измываются, жидам Россию продали.

Аграфена подхватила:

— Кабы мужиком была, прости господи, давно бы уж на коня села да айда рубить головы нехристям. А тут разве чем поможешь делу правому?

— Так предлагают ведь! — возразила Поликена. — Сестер наших по окрестным станицам пустить. Шпионить да смуту в народ сеять.