Мы стоим в открытом поле, солнце печет, и поблизости ни одного автомата с газировкой. Я не ела с рассвета и проголодалась до такой степени, что ободрала листья с грязной капусты и сжевала их, пока все отвернулись. Чтобы не думать об урчании в животе, занимаю место прямо под мишенью: мне хочется снять, как всадник выпустит стрелу как будто прямо в объектив. У стрел 2-дюймовые шишковатые деревянные наконечники: один такой вполне способен снять с меня скальп. Лошадь проносится мимо. Стрела вонзается в мишень в 6 дюймах от моей головы. Теперь я понимаю, что чувствовал сын Вильгельма Телля[26].
«Карин!» — зовет Роберто. О Боже! Неужели я чем-то досадила Канэко? Что бы это могло быть? Даже маленькая песчинка может причинить немало вреда… «Сэнсэй спрашивает, не хочешь ли ты прокатиться!»
Швырнув камеру в капусту, бегу по тропинке — скорей, пока Канэко не передумал. Мне дают лошадь. Я осторожно карабкаюсь в седло. Здешние лошади — бывшие беговые, им ничего не стоит сбросить ездока, стоит лишь почувствовать его слабость.
Канэко объясняет, как ездить в стиле ябусамэ, но только без лука. Лошадь пускается галопом. Я поднимаюсь в седле, бросаю поводья и горизонтально вытягиваю руки. Мускулистый круп рвется из-под ног. Цель проносится мимо. 12 секунд — и все кончено: лошадь встает, а я неуклюже плюхаюсь в седло. Потом спрыгиваю на землю. Вот это занятие по мне!
После того как все наездники по очереди обстреляли мишень, мы прогуливаем лошадей, чтобы они обсохли, моем их, смазываем копыта маслом, чистим ноги, вытираем седла, раскладываем сушиться одеяла и разводим коней по загонам. Мне поручили расчесывать гривы и хвосты От долгого пребывания на солнце все лицо обгорело и саднит, ноги стали как резиновые. Жду не дождусь, когда же можно будет сесть в электричку, добраться до постели и упасть на мягкую подушку.
Вдруг из-за холки выглядывает Роберто. На лице довольная улыбка. «Канэко-сан пригласил нас к себе домой посмотреть седла!»
От ужаса все внутренности превращаются в кашу. «Отлично!» — отвечаю я и приклеиваю к лицу улыбку.
Дом Канэко похож на заброшенный храм на склонах холмов Камакуры, в окружении вековых деревьев и толстой поросли мха. Внутри — настоящий музей: вдоль стен устрашающее самурайское оружие, шлемы и бесконечные ряды стрел, седел и стремян. Длинный коридор увешан портретами великих мастеров ябусамэ — предков Канэко.
Он достает кипу старых фотоальбомов, и начинается неспешный экскурс в семейную историю. Это похоже на Ветхий Завет: тот-то родил того-то и так далее. Есть и официальный свод правил ябусамэ, владелец которого наделяется поистине мифической властью. Пытаюсь связать слова в предложения, мысленно заполнить пропуски там, где словарного запаса не хватает, понять, к чему относятся глаголы или хотя бы уловить общий смысл того, о чем вещает Канэко, но мозг точно пропустили через барабан стиральной машины. К счастью, мы переходим в дальний конец коридора, и Канэко достает мечи. Роберто с жадностью принимается их рассматривать, а я отодвигаюсь на шаг назад, прислоняюсь к стене и закрываю глаза.
Роберто сразу начинает меня трясти. Мы говорим шепотом, и наш разговор совершенно сюрреалистичен.
«Ты должна блюсти дисциплину, как самурай на поле боя, — заявляет он. — Если самурай уснет, его убьют. И его друзей убьют, потому что он ленив и не умеет себя контролировать. Спящему человеку нельзя доверять: он всегда подводит друзей».
«Что, если он так устал, что допустит ошибку на поле боя, и его убьют?» — сонно спрашиваю я.
«Допустимо умереть потому, что ты устал. Это не признак отсутствия дисциплины».
В моем окутанном ватой мозгу вдруг всплывает яркое воспоминание. Это история, которую рассказал Гэндзи вскоре после моего приезда.
«Это случилось зимой в школе дзюдо, — горько усмехнулся Гэндзи. — Как-то поздно вечером я пошел в комнату сэнсэя, чтобы задать ему вопрос. Он сидел за столом и писал письмо, а когда я вошел, даже не поднял головы. Я сел на кровать и стал ждать, пока он допишет. Я так устал после тренировки, что, сам того не осознавая, стал клевать носом и заснул. Сэнсэй так разозлился, что не разговаривал со мной до самого конца обучения».
Вот она, маленькая песчинка, приносящая большие неприятности. Я резко выпрямляюсь, приношу извинения, хотя наверняка уже слишком поздно.
Когда я уже собираюсь уходить, Канэко приглашает меня на состязания. Значит, он не обижается. Роберто был прав: он великий человек
Домой возвращаюсь такой усталой, что едва доползаю до ступенек. 16 часов на ногах, раскаленное солнце, единственная шоколадка за весь день и тысячи маленьких песчинок…
У двери поджидает Юкико. «Сегодня приходила домработница».
Я начинаю соображать, в чем могла провиниться. Футон перед уходом убрала, по всем горизонтальным поверхностям прошлась пылесосом, посуду вымыла и высушила, туфли выстроила рядком, цветы полила и ванну почистила до блеска. Что же могло не понравиться домработнице?