– Связь с родственниками поддерживаешь? – спросил Назаров.

– Могу, – неожиданно проскрипел Сопор.

– Это как же? – насторожился следователь.

– Кричу, – пожал плечами подследственный, поднял тяжелую ладонь и махнул куда-то в сторону, за сырую стену затхлого кабинета, за Фонтанку, за дома, за лежащую подо льдом в забытьи Неву, за серый блин продрогшего залива.

– Издеваешься, сука? – скрипнул зубами Назаров. – Как на связь выходишь?!

– Кричу, – повторил Сопор. – Мама слышит. Там она. Скоген. Лес. Горы. Там она живет.

«Что делать? – закрыл глаза Назаров. – Боли он не чувствует, Маликов кулаки уже об его рожу сбил. На карцер ему наплевать. Подписывать ничего не хочет. Зря я, что ли, вторую неделю с ним мучаюсь?»

– Язык-то не забыл еще, швед? – бросил следователь, разминая папиросу.

– Не забыл, – уныло пробормотал Сопор и вдруг четко и раздельно произнес несколько колючих слов.

– Что ты сказал? – оживился Назаров. – Никак по-немецки?

– Нет, – качнулся Сопор. – Я сказал тебе, Назаров, чтобы ты шел туда, где растет перец. У нас так говорят плохим… Плохой ты, Назаров, вы все тут плохие.

– А ты, значит, хороший?

– И я плохой. Мусор, – погладил перевязанную тряпицей руку подследственный.

– Чем же ты плох? – презрительно прищурился Назаров.

– Маму не слушал, – поднял глаза Сопор. – Бросил ее.

– Отчего же?

– Лес не люблю. Камень дикий не люблю.

– А что же ты любишь?

– Ночь, – после паузы ответил подследственный. – Город.

– Так город из камня! – не понял Назаров. – Или здесь камень не дикий?