Я ускорилась, осознавая, что меня, по всей видимости, ожидает очередной нагоняй. С тех пор как наш до невозможности короткий медовый месяц с «Нестром Медиа» окончился, меня стабильно утюжили не реже раза в неделю. Нежность, присущая молодоженам, угасла за каких-то четыре недели — и вот, новое начальство уже парит мне мозги насчет «внесения изменений» и «увеличения объема рекламы». Поначалу акцент делался на командном духе: «Ух, ребята, мы с вами теперь одна семья! Мы самые лучшие, а станем еще лучше!». Они осыпали меня деньгами, как будто сами их печатали. Бюджет, выделенный на одежду, косметические процедуры, обеды и развлечения, было почти невозможно израсходовать. Они даже оплачивали моим сотрудникам «двенадцать обедов на рабочих местах» в месяц, а те как угорелые заказывали себе все подряд, от суши до говяжьего филе. Если мы праздновали чей-то день рождения, то в воздух взмывали пробки самого дорогого шампанского, а торт пекли в лучшей кондитерской города. Если же именинник занимал достаточно высокий пост, как например Кейси, то мне разрешалось купить какой-нибудь славный подарочек вроде кошелька от «Прада». Обветшал офис? Пожалуйста: они мигом оплатили работу дизайнера, чтобы тот придал интерьеру свежесть, а мне позволили нанять специалиста по фэн-шуй. Когда я получила целую гору подарков на Рождество, то смогла вызвать три машины для транспортировки этого добра. В конце концов, час езды стоил всего-навсего восемьдесят долларов. Или, может быть, редактору из «Нестром» нужно слетать в Париж на деловую встречу? «Да лети на “Конкорде”, Господи ты боже мой!» — восклицал Т. Дж. Олдхэм, глава компании. Редакторы «Нестром» никогда, ни при каких обстоятельствах не летали вторым классом.

Но, разумеется, ко всей этой роскоши вели скрытые нити — наподобие тех, что соединяют кукловода с его марионеткой. Совсем скоро командный дух и наплевательское отношение к деньгам свелись к куда менее приятному принципу «давай уже руби бабло, сучка». Когда выяснилось, что объемы рекламы не спешат бить мировые рекорды, я буквально через день стала получать новые распоряжения и планы дальнейшего развития, а бюджет тем временем неумолимо сокращался. Теперь, если я, например, хотела переснять обложку, у меня было два выхода: ползать на коленях или довольствоваться посредственными фотографиями, потому что «Нестром» жалел денег на повторную сессию. В далеком прошлом остались номера «с прибамбасами» — двумя разными обложками или, скажем, ярким разворотом внутри. Теперь мне приходилось бороться на каждую, как они это называли, «блажь», тогда как «Фэшениста» никогда не давала себе труда ограничивать свои расходы (иногда я даже подозревала, что деньги, сэкономленные на «Джилл», компенсировали мотовство «Фэшенисты»). Но я быстро научилась с этим справляться: изменила некоторые свои привычки, стала несколько более рачительна, когда инвестиции в журнал сократились. Я внимательно выслушивала боссов, давая им понять, что их мнение принято во внимание, а потом поступала по-своему. В конце концов, на обложке значилось мое имя, а не их.

Тоска по «старым добрым денькам» беззаботного декаданса все еще терзала мое сердце, когда я, получив два десятка шпилек от коллег, наконец добралась до платяного шкафа. Эти шкафы, полные бесплатных образцов и модного тряпья, оставшегося после съемок, всегда выручали в подобных случаях. Зайдя внутрь и закрыв за собой дверь, я молниеносно сбросила кроссовки, джинсы и свитер в одну кучу на полу. Быстро обыскала все вешалки и нашла юбку от «Марка Джейкобса» цвета морской волны — как раз впору. Отлично, подумала я. Но как только я принялась ее натягивать, как дверь гардероба распахнулась. В проеме стоял Свен, наш арт-директор.

— Нужно поговорить о том, как нам верстать раздел моды для декабрьского номера, — сказал он. — А если Росарио не найдет лучшей кандидатуры, то, думаю, я смогу придумать что-нибудь с Кейти Хэнсон.

Я уперла руки в бока, выражая тем самым абсолютную уверенность в себе, хотя на мне в тот момент был лишь кружевной розовый лифчик и юбка от «Марка Джейкобса».

— Позже, Свен, — сказал я, и мой тон сразу должен был показать, кто тут главный. Невзирая на мое скудное облачение. Время шло, а я не хотела давать Лиз и Эллен лишнего повода для злости. — Обещаю. А о Кейти Хэнсон и думать забудь, — добавила я, но прозвучало это, скорее, как мольба, а не как приказ. Я очень любила этого парня, но в данный момент мне нужно было решить более важные вопросы, чем выбор личика на обложку.

Свен все не уходил, решив задействовать свой европейский шарм.

— А может, сделаем что-нибудь совершенно для нее не характерное? — настаивал он. — Ну, скажем, фото «ню». Со вкусом, разумеется. Чтоб она прикрывала руками грудь. Я мог бы поставить освещение, как у Мэпплторпа[2]. Что скажешь?

— Нет. — Я тоже не намеревалась сдаваться. — Я не поставлю Кейти Хэнсон на обложку просто потому, что ты хочешь посмотреть на ее сиськи. И потом, мы уже получили уйму писем, в которых читатели жалуются на обилие голых грудей в последних номерах. — Свен определенно знал толк в женских прелестях. И даже немного, на мой вкус, перебарщивал. Я лично не имею ничего против обнаженной натуры в своем журнале, но, думаю, большинству женщин не очень приятно видеть бюсты шестого размера на каждой второй странице.

Тут уже ему пришлось капитулировать. Однако уходить он по-прежнему не спешил.

— Как хочешь, — пожал он плечами.

Я быстро натянула клюквенно-розовую, в спиралевидных узорах блузу от «Анны Суи», подобрала соответствующую пару туфель от «Дольче и Габбана» и метнулась к выходу, оттолкнув с дороги Свена — довольно крупного, между прочим, блондина. Перебравшись в косметический кабинет по соседству, я расчесала волосы, напоминавшие мокрую шерсть золотого ретривера, презрительно скривилась при виде отросших темных корней и написала в уме записку: «Попросить Кейси назначить время у парикмахера». Затем я легким движением накрасила губы и подвела глаза. Взглянула в зеркало. Ну, более-менее. Теперь я была готова предстать перед Степфордскими Близнецами.

Так я втайне прозвала Эллен Каттер, генерального директора и президента «Нестром Медиа», и Лиз Александр, нового издателя «Джилл», возникшую вскоре после покупки нашего журнала «Нестром». Если бы Марта Стюарт[3], «Каппа-Каппа-Гамма»[4] и Парк-авеню[5] слились в групповом сексе, то плодом их любви стала бы Эллен Каттер. Богатая, обходительная и образованная блондинка с кожей цвета слоновой кости, она претендовала на отображение всего общества в своем лице, а потому в кругах манхэттенской медиа-элиты порой выглядела как дама без кавалера на званом балу. Однако она отличалась особенным — доброжелательным, чутким — умом. Она умела набивать себе цену и взимать сообразную плату в самых неожиданных ситуациях. По крайней мере, так о ней отзывались в связи с журналом «Харизма» — последним местом ее верной службы. С тех пор как доходы от рекламы там увеличились в четыре раза (якобы благодаря усилиям Каттер), эта женщина приступила к тираническому правлению всей индустрией. И правила ею с неизменной улыбкой.

Когда я познакомилась с Эллен, то, признаться, была поражена ее попытками узнать меня поближе и втайне даже заподозрила, что она слегка ослеплена моим сиянием. Мы несколько раз поужинали вместе, выпили пару бокалов вина после работы, походили по светским раутам — нас действительно влекло друг к другу. Из-под ее благообразной наружности начали даже проглядывать скрытые пороки: к примеру, она однажды призналась, что посещала садомазохистский клуб неподалеку от моего дома. Так ли нелепо было верить, что мы с нею подружимся? Сейчас мне казалось, что да.

Лиз Александр была правой рукой Эллен в «Харизме», а до того — в журнале «Джой!». Неразлучная парочка даже начинала вместе — много лет тому назад, в какой-то ежеквартальной кулинарной газетенке, которой уже и след простыл. Рыжеватая шатенка с идеальной, как у самой Эллен, осанкой, Лиз взирала на мир пронзительными зелеными глазами, придававшими ей сходство с сиамской кошкой. Ее взгляд всегда выражал недоверие, но порой он по-настоящему пугал. Лиз тоже проявляла определенное добродушие, но с течением времени я осознала, насколько в нем меньше искренности даже по сравнению с Эллен. Буквально со второго дня нашей работы мне стало ясно: к этой бабе спиной поворачиваться не стоит.

Лиз никогда не упускала случая заявить о своей непреложной правоте и поставить зарвавшегося собеседника на место. Она сразу же начала борьбу за власть, а основной ее конкуренткой в этой борьбе была, разумеется, я. Проявлялось это, допустим, в том, что Лиз отказывалась отвечать на мои звонки — трубку брала ее помощница, и прежде чем мне наконец уделяли внимание, я должна была в подробностях раскрыть тему предстоящей беседы. Если же Лиз звонила мне сама, то никогда не делала этого напрямую: помощница просила меня «подождать Лиз Александр», а Лиз не снимала трубку, не удостоверившись, что я ее таки жду. Но где-то на третий раз, когда ее помощница вновь попросила «подождать Лиз», я перебила ее и заявила, что мне некогда ждать и если Лиз действительно нужно со мной поговорить, то пускай звонит мне лично. Каждая же наша встреча сопровождалась игрой «Кто к кому». Лиз-то всегда хотела, чтобы я поднялась к ней в офис, но в скором времени я научилась настаивать на том, чтобы она спускалась ко мне, особенно если в совещании участвовали мои сотрудники. И никаких протестующих вздохов я и слышать не желала — хотя, уж конечно, Лиз вздыхала нарочито громко. Я понимаю, насколько глупы эти кошки-мышки, но раз уж ты ввязываешься в подобные развлечения, то будь готова, киска, что тебя ткнут носом в загаженный тобою ковер.

С ужасом вспоминая наш последний разговор, я выскочила в холл через стеклянные двери, едва не споткнувшись о коробку копировальной бумаги. Створки лифта как раз закрывались, и я запрыгнула внутрь в последний момент, подставив руку под сенсор. «Спасибо», — кротко вымолвила я, обращаясь к толпе пассажиров. И лишь потянувшись к кнопке тридцать третьего этажа, поняла, что лифт едет вниз.

Вот дерьмо.

Когда мы спустились на первый этаж, я еще раз улыбнулась самой кроткой улыбкой и, выпустив всех, вернулась в кабину. Чтобы побыстрее добраться до пункта назначения без лишних попутчиков, я вынуждена была нажать кнопку «Закрыть двери». Фортуна в кои-то веки оказалась ко мне благосклонна.

Доехав наконец до тридцать третьего этажа, я набрала полные легкие воздуха, вышла из лифта и надменно ухмыльнулась дежурному. «Я к Эллен», — обронила я, словно бы не придавала этому визиту никакого значения. Однако неумолчное урчание в животе выдавало истинное положение дел.