И остановились.
— Вот он, никак, ваше преподобие. — Городовой вытянул руку вперед. — Аккурат на старом месте… чтоб его.
Жаба определенно пришла отсюда. Даже в темноте я без особого труда разглядел поломанные деревца и могилы. Гигантская туша с одинаковой легкостью крушила и растительность, и надгробья, и металлические оградки. Досталось даже статуям: мраморный ангел лишился головы и крыла — но я так и не мог сообразить, откуда именно вылезла зубастая образина… и на что указывал городовой.
И только потом разглядел. Примерно в десятке шагов перед нами воздух чуть рябил. Обычно такое марево появляется над асфальтом в жару — но никакого асфальта поблизости не было. Да и апрельский вечер, хоть и выдался теплым, на летний полдень явно не тянул.
И все же я определенно видел… что-то. Похожее то ли на большую дверь, то ли на ворота — а скорее на самую обычную дыру с неровными краями. Шириной метра в четыре и примерно столько же — в высоту. Прореху в привычном бытие, через которую, видимо, и пролезла на кладбище ныне покойная Жаба.
И хорошо, что только она одна — тут вполне мог поместиться кто-то побольше и позубастее.
— Справитесь, ваше преподобие? — Городовой запрокинул голову, пытаясь разглядеть верхний край Прорыва. — Здоровый какой… В тот раз поменьше был.
— Справлюсь. Только отойдите в сторону, любезный. И не подпускайте… гражданских.
Последнее, видимо, относилось ко мне. Я не стал дожидаться, пока городовой погонит меня прочь и сам отступил чуть назад, в тень надгробья с побитым ангелом. Не слишком далеко — только чтобы не мозолить глаза «преподобию». Не знаю, что он задумал, но пропускать такое зрелище я не собирался.
И не зря. Оно того определенно стоило: стоило городовому отойти, как его спутник начал… действие. Больше всего это напоминало какой-то ритуал — причем из тех, что мне еще не приходилось даже наблюдать — не говоря уже о том, чтобы проводить самому. «Преподобие» сосредоточенно шевелил руками в воздухе, будто орудуя невидимыми иглой и нитью — и Прорыв становился меньше! Поначалу шов казался грубоватым и слишком размашистым, но через минуту воздух над могилами почти перестал рябить. Рана в бытие понемногу затягивалась, и по краям уже почти исчезла.
Если меня интересовало, есть ли в этом мире магия — ответ я, похоже, получил.
— Во дает… Да ты не бойся — смотри. — Городовой осторожно перешагнул через надгробье и встал со мной рядом, сложив руки на груди. — Когда еще такое увидишь?
В голосе старика звучало неподдельное восхищение. И, пожалуй, даже больше — он таращился на «преподобие» так, будто тот был то ли неведомым чудом природы, то ли иконой в храме. А может, и вовсе каким-то сверхчеловеком.
Похоже, талант заделывать эти самые Прорывы встречался в этом мире нечасто.
— Ты прости, сынок, что сразу не подошел… Служба, — снова заговорил городовой. — А ведь если б не ты — поди, лежал бы я сейчас там с Жабой, чтоб ей пусто было… Где так научился саблей махать? Вроде из гимназистов, я погляжу — вам солдатское ремесло знать не положено.
— Не знаю… Само получилось. — Я пожал плечами. — Просто испугался, наверное, взял саблю… И часто у вас такое бывает — Прорывы эти?
— Да лет сто, считай, вообще и не было — а то и двести. — Городовой чуть сдвинул фуражку на лоб и почесал затылок. — И все далеко, за Уралом если только. А последние года три — как с цепи сорвались. И прямо в городе. Упыри лезут, Лешие, Жабы — кого только не встретишь… А в феврале даже Рогатый пожаловал — на Гороховую улицу.
Видимо, в этом мире каждому полагалось знать все до единого разновидности местной потусторонней фауны. Жабу я уже видел собственными глазами, Упыри с Лешими даже звучали не слишком грозно — а вот Рогатый… Рогатый, судя по всему, был посерьезнее той страхолюдины, что сейчас валялась на Малом проспекте.
— Помню, шума тогда было… — Городовой на мгновение задумался, вспоминая что-то. — Трех городовых порвал и мать с ребенком — не успела убежать, бедная… До самого Адмиралтейства, считай, дошел — хорошо, георгиевцы подъехали с пулеметами — усмирили кое-как.
— Георгиевцы? — переспросил я.