Глава 3

Переночевали мы в курной крестьянской избе. Два чернеца у крестьян любопытства и особых вопросов не вызывали. Хозяева поделились с нами своей скудной трапезой, состоявшей из пустой каши, пушного хлеба, в котором мякины оказалось больше, чем муки и простокваши. Постелили нам старые овчины на примитивные лавки в холодной горнице и оставили с Богом.

Алексий, притихший и сосредоточенный после недавнего происшествия, тяжело вздыхал и ворочался на жестком ложе. Я тоже долго не мог заснуть. Кусали клопы, бока мялись о неструганое дерево, и вообще, все произошедшее было глупо и грустно.

Утром, простившись с хозяевами ночлежной избы, мы, как говорится, по холодку продолжили путь. Дороги по-прежнему были мокры и грязны. Мои сапоги совсем раскисли, грубая крестьянская пища бродила в желудке, и я теперь мечтал исключительно о тепле, отдыхе и горячей воде.

О Москве пока можно было забыть. В течение дня нам несколько раз попадались казачьи и земские разъезды, ищущие неведомо кого, возможно, нас. Они останавливали и допрашивали путников, идущих в сторону столицы. Мы вели себя скромно, шли, не поднимая на встречных глаз, и нас пока не тревожили. Оружие, спрятанное под рясами, было незаметно и не привлекало внимания.

Пока все шло вполне успешно, и мы медленно продвигались вдоль устья Оки на восток в расчете добраться до следующей радиальной дороги на столицу.

Алексий более стоически, чем я, переносил дискомфортное пешее путешествие. Казалось, что его тревожат не стертые, мокрые ноги, а только уязвленная совесть. Я попытался с ним обсудить случившееся, его ратные подвиги, но он разговор не поддержал и окончательно замкнулся в себе.

Идти рядом с упорно молчащим спутником, вчера еще весельчаком, а сегодня угрюмым меланхоликом, было утомительно, и я начал подумывать о том, что нам лучше разойтись. В конце концов, мы только случайные попутчики, и нас ничто не связывает.

— Ты, собственно, зачем шел в Москву? — спросил я Алексия, когда, чтобы обсушить обувь и немного передохнуть, мы устроили привал.

— По нужде, — кратко ответил он.

— По какой?

— По своей.

— Жить там собирался? — не отставал я.

— Жить буду в пустыне, — ответил священник, мрачно глядя в сторону.

Похоже, у него возникли по-настоящему большие проблемы с верой и совестью. Только было непонятно, что послужило тому причиной, прошлые грехи или вчерашние события. Мне также претило насилие, особенно кончающееся кровью. Слишком небрежно относились и относятся в России к жизни людей. Я знал, к чему это приведет в будущем, но в том, что касалось вчерашних событий, особой своей вины не чувствовал. В конце концов, мы только защищались.

— Может, тебе лучше в монастырь пойти? — поинтересовался я, подбрасывая веток в чадящий костер. — Там станешь ближе к Богу.

Ответить Алексий не успел. Невдалеке от нас заржала лошадь, и мы разом насторожились. Я начал спешно натягивать на ноги непросохшие сапоги. Место, в котором мы расположились, было глухое, а время смутное. Прятаться смысла не было, костер дымил, и вычислить, что рядом с ним люди, было элементарно.

— Кого это нелегкая несет, — проворчал спутник, как и я, спешно обуваясь.