Глава 1

«Когда я умру, потомки спросят моих совре­менников: «Понимали ли вы стихи Манд[ельштама]?» — «Нет, мы не понимали его сти­хов».— «Кормили ли вы Мандельш[тама], да­вали ли вы ему кров?» — «Да, мы корм[или] М[андельштама], мы давали ему кров».— «То­гда вы прощены».

Из записной книжки Э. Голлербаха — критика, искусствоведа. 1925 г.

В сущности, он был обыкновенным нищим. От других уличных нищих отличался лишь тем, что подаяние принимал с гордыней, даже с ве­личием. Странность, трагическое несоответствие, как живые слезы юродивого.

Он был нищее, чем нищий, потому что был бездомным.

Бездомнее, чем бездомный, потому что был гонимым.

Говорили, что в обличье

У поэта нечто птичье

И египетское есть;

Было нищее величье

И задерганная честь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гнутым словом забавлялся,

Птичьим клювом улыбался,

Встречных с лету брал в зажим.

Одиночества боялся

И стихи читал чужим.[1]

Стихи — его единственное потомство.

Слова нанизывал, как звуки на нотные ли­нейки.

Послушайте строки, литературоведы именуют их этюдом, а по мне — роман в стихах. Вот он, весь: