Антон в какой-то степени восхитился, как здраво и необычно для своего положения размышляет их новый знакомый. Райден сделал вид, что не заметил его удивление. Антон сделал вид, что не заметил, как Райден сделал вид. Врач протянул вперёд руку, воин кивнул ему. Октай понял, что межбезкультурная коммуникация только начинается, а калорий в его теле уже меньше, чем было запланировано организмом. Неловкий момент стал ещё более неловким, когда желудок вдруг напомнил о себе. С другой стороны, намёк был достаточно красноречив, чтобы не нуждаться в переводе.

Райдену стало неудобно за проявленную неосмотрительность. Он предложил спутникам составить ему компанию в одной из более-менее приличных таверн. Октай оживился и закивал, решив, что такое предложение едва ли требует совещания и единогласного одобрения. Райден снова попытался встать, но на этот раз врач сразу подхватил его под руку.

Снаружи трактир не внушал доверия. Они вошли и сели за один из дальних столов. Заведение не внушало ничего хорошего и внутри. Окликнув взглядом хозяина трактира, вожак кивнул в сторону своих спутников, что-то пробормотал и отдал тот самый кожаный мешочек, который так и не забрал предприимчивый торговец.

Какой-то сутулый мальчишка вынес две деревянные миски густой похлёбки, осуждавшей своими жирными глазками-капельками текущий политический строй. Он вытер нос и брезгливо поставил тарелки напротив отца с сыном. Затем он принёс ещё две миски чего-то неопределённого, чашку риса и три огромных пивных кружки, одна из которых была пуста. Облизнув палец, Райден дотронулся до её ручки. Он влил в кружку остатки содержимого фляги, опустил ладони на колени и закрыл глаза. На протяжении этой сцены, отец и сын несколько раз переглянулись. Воин пододвинул тарелку с сухим недоваренным рисом, взял палочки в левую руку и принялся за ранний ужин. Он ел довольно ловко, совсем не так, как можно было бы ожидать от того, кто из-за травмы ведущей руки был вынужден пользоваться другой. Он заметил, что его подопечные даже не притронулись к еде, выразительно посмотрел на них и кивнул в сторону накрытого стола. Октай неохотно взял тарелку и из вежливости попробовал есть суп палочками. Ожидаемо ничего не вышло. Он наклонился и стыдливо начал лакать бульон из чашки. Для Антона это стало кульминацией сюрреалистичности произошедших за час событий: «Эх, кого я воспитал? А да, я ж его не воспитывал», — он поднял свою миску и выпил её содержимое, порадовавшись, что в желудке нет глаз. И носа.

– Итак, лекарь, теперь серьёзно. Чем быстрее вы начнёте, тем скорее мы с вами расстанемся. Я настоятельно рекомендую приступить немедленно.

Антон спросил, может ли Райден дать хоть какие-то гарантии, чтобы подтвердить их соглашение. Вожак помахал ладонью перед лицом: «У Вас есть моё слово». Врач наигранно рассмеялся:

— Да-да, конечно, знаю я таких.

Райден некоторое время помолчал, а затем нахмурился и выпалил: «Не суди меня по себе, лекарь. Вам двоим нужна помощь. Нужна она и моим людям. Я предлагаю тебе соглашение! Ты лечишь их, я – защищаю вас, пока вы не вернулись в человеческое поселение. Заметь, для себя я ничего не прошу, и при этом всем должен», – он закусил верхнюю губу, – «Если ты, действительно врач», – вожак спародировал Антона, – «То знаешь, что нельзя стоять прямее, чем опустившись на колени, чтобы помочь».

— Да? Вот как? А у меня другой принцип: «Чтобы подняться с колен, нужно на них поработать».

Антон заметил, что собеседник краснеет и тяжело дышит. Он пожалел, что вообще затеял этот разговор.

– Зачем ты тогда здесь? – он нахмурил брови, провёл ладонью над головой, замешкался, а затем отодвинул от себя миску, – Я сыт по горло.

— Видимо, у меня как раз было очень плохо с принципами.

Напряжение между ними увеличивалось так быстро, что, по мнению физиков, могло бы обратить расширение вселенной вспять. У обоих сейчас работали только древнейшие части мозга: Райден приготовился бить, Господин Шульц – бежать. Октай непонимающе поворачивался то к отцу, то к сородичу. Ребёнок чувствовал себя отделённым от мира стеклянным куполом. Он ничего не понимал, и просто хотел, чтобы его любящий и заботливый папа вернулся. Мальчик понятия не имел, зачем вообще нужно было что-то вспоминать, чтобы быть хорошим человеком. Значило ли это, что изначально все люди – такие же негодяи, как тот, который сидит сейчас перед ним, и им нужно учиться быть добрыми?

– И тем не менее, без меня вам домой не попасть, – угрюмо пробормотал вожак.

— Да уж, Адмирал Ясенхуй, ситуация патовая, —врач вдруг спохватился, что его реплики приходится переводить подростку. Он успокоил себя мыслю, что если мальчик знает слово «патовый», да ещё и на двух языках, то в любом случае заслуживает право ругаться, – Хочешь мне сказать, что ты у нас весь такой воин света, со всеми договариваешься, друг детей и длань господня, а я – какой-то алчный коновал? Я не хочу показывать пальцем, но тут явное противоречие, – Антон нервно хихикнул и, подняв бровь, обратился к собеседнику. Райден только пожал плечами и отвернулся:

– Бывает, лист тонет, а камень плывёт. Кто знает, – он согнул указательного пальца наподобие крючка, подумал, и опрокинул кружку. Для Райдена ситуация была не просто патовой: она представлялась цугцвангом. Чуть больше полугода назад он и его ребята почти без усилий завоевали этот регион, а затем с удивлением обнаружили, что именно им, захватчикам, поручили стабилизацию ситуации в мятежном крае и дальнейшее удержание власти до прихода подкрепления. Вместо этого генерал Андо услышал: «Завоёвывай сердца и показывай, что наша власть – единственный благоприятный исход. Единственный возможный». Сам Райден полагал: «Величие моря в том, что оно не брезгует мелкими речками», а для его начальство юго-восточный регион представлялся лишь мёртвым грузом. Поначалу он и небольшая часть армии, решившаяся сопровождать его, взялась за выполнение поручения с энтузиазмом. Они только что победили в войне, осталось всего лишь осуществить самое лёгкое. Однако вскоре командира и армию захлестнула эпидемия деморализации: легко захватить городок, в котором нет было ни еды, ни образования, ни взаимовыручки, а наладить поставки этой самой еды оказывается гораздо труднее. Никто не говорил, когда они смогут снова вернуться в метрополию, а в довершение ко всему, сёгун начал сомневаться, что местное население на самом деле будет в полной безопасности, когда он сложит свои полномочия. Врач был нужен ему больше, чем он врачу.

У Антона стало неспокойно на душе: одно дело быть открытым преступником, и совсем другое – знать о себе и своих былых заслугах меньше, чем кто-то другой. К тому же, он периодически вспоминал, что нужно думать не только за себя: «Он слишком нам нужен. Если откажемся от его предложения, то, в лучшем случае, умрём с голоду, а в худшем – он что-нибудь прикажет своим головорезам»:

– Хорошо, думаю, мы оба погорячились. Твоё предложение справедливо, но только вот горожане и армия меня беспокоят. И не нужны причины, им хватает поводов.

– Об этом не переживайте, – не отрывая взгляда от кружки процедил солдат, – Это я беру на себя.