– Мы дальние родственники, вернее, свойственники, - объяснила Эмма, игнорируя легкую усмешку, заигравшую на губах Николая.

– Наш танец, - напомнил он, предлагая ей руку.

– Но, ваша светлость, - запротестовала Феба, - вы танцевали со мной только раз, на балу у Бримфортов. Не хотели бы вы повторить?

Оценивающий взгляд Николая скользнул по фигурке Фебы вниз, до кончиков изящных ножек, затем снова поднялся вверх.

– По-моему, леди Коттерли, одного раза вполне достаточно.

Взяв Эмму за руку, он повел ее танцевать, оставив онемевшую Фебу и остолбеневшую Реджину около стены.

Эмма присела в реверансе в ответ на приглашающий поклон Николая и подала ему руку. С улыбкой, полной робкой радости, она заглянула ему в глаза.

– Благодарю вас. Я еще ни разу не видела, чтоб Фебу поставили на место. За это я у вас в долгу.

– Будем считать, что ты моя должница.

Он обнял ее за талию и закружил в вальсе. Эмма легко вторила каждому его па, их длинные ноги двигались в едином ритме. Она потрясенно молчала: никогда ранее… ни с кем не танцевалось ей так прекрасно. Это было как полет. Воздушные юбки ее белого платья вились и струились вокруг них, ноги, казалось, жили своей, отдельной жизнью. Она вдруг осознала, что окружающие смотрят на них. Некоторые пары даже отошли в сторону, чтобы лучше видеть. Эмма терпеть не могла быть в центре внимания, и жаркий румянец смущения залил ее лицо.

– Расслабься, - пробормотал Николай, и она поняла, что судорожно вцепилась в его руку.

– Простите. - Эмма тут же разжала пальцы. - Николай, почему вы никогда не приглашали меня танцевать… до сегодняшнего вечера?

– А ты бы приняла мое приглашение?

– Наверное, нет.

– Поэтому я и не приглашал.

Эмма с любопытством уставилась на человека, чьи сильные руки обнимали ее. Невозможно было понять, получает он удовольствие от танца или нет. Лицо его было совершенно непроницаемым. Двигался он с легкостью, необычной для такого высокого мужчины. Тело его казалось пружинистым, как у кошки. От него шел приятный теплый мужской запах, аромат дорогого мыла, безупречно чистой кожи.

Там, где край белого воротничка касался золотистой кожи, Эмма заметила кончик шрама. Она перевела взгляд на его плечо, внезапно припомнив, каким прибыл он в Англию семь лет назад… Почти на пороге смерти. Она как-то последовала за мачехой в дом больного Ангеловского и стала в упор его разглядывать. Ей никогда не забыть его ужасный вид: он был изможденным, бледным, едва мог поднять голову с подушки. А эти его шрамы!… Их жуткая сетка покрывала его грудь и руки до запястий. Прежде она никогда не видела таких рубцов. Каким-то образом Николаю удалось поймать худыми пальцами локон ее волос. Кажется, он тогда говорил:

– У русских есть сказка о девушке, которая спасла умирающего князя. Она принесла ему волшебное перышко из хвоста жар-птицы. А перья у нее были красно-золотые… как твои волосы.

Эмма с презрением выдернула свой локон из его руки, но странные слова пробудили ее любопытство. Позднее она спросила Тасю, что с ним случилось, почему у него такие необычные раны.

– Николая пытали, - ровным голосом объяснила ей Тася, - а затем выслали из России за измену царю и отечеству.