Глава 4

Выйдя на улицу, я вдохнула свежий утренний воздух полной грудью. Было ещё рано по моим меркам – около девяти, может полдесятого, но во дворе уже вовсю кипела жизнь: вчерашний детина рубил дрова колуном на длинной ручке, миниатюрная девушка тащила на коромысле два ведра с водой чуть ли не больше неё самой, Жажек стоял у калитки и раздавал указания какому-то парню в смешной шляпе с низкой тульей и широкими полями, одно из которых было завёрнуто как у шляпы тысячи каналий, в смысле – Д’Артаньяна. Я оттянула рубашку, прилипшую к телу, мокрому от пота, и вздохнула – секс-марафоны с утра пораньше это конечно неплохо, но надо блядь не забывать, что вокруг долбанное средневековье и душа не изобрели.

Подойдя к девушке, которая как раз поставила вёдра, я спросила:

— Слушай, а где у вас тут можно помыться?

Та нахмурилась:

— Так вон же река.

— Я понимаю, но, — как бы объяснить средневековой непосредственности концепцию личного пространства? А, придумала – моё воспитание не позволяет мне быть голой перед незнакомыми мужчинами. Берегу себя для брака, понимаешь?

Моя собеседница кивнула и хитро улыбнулась:

— Понимаю, понимаю. А с этой черноволосой ты к первой брачной ночи готовишься? Мы всё утро слушали приготовления.

— Эээ… Так громко было?

Она пожала плечами:

— Да не особо. Батя этот домик на совесть конопатил. Просто мы-то с Жоржем прямо под дверью были.

— Ах ты! – я задохнулась от возмущения, — Так же нельзя!

— Да ладно тебе, мы ж только слушали, — махнула она рукой, — тебе жалко что ли?

Я скрипнула зубами. Вот как этой пигалице объяснить, что это неприлично? От одной мысли, что нас подслушивали, когда я, ну, поднимала Тиниэль её длинное оружие, краска к лицу приливает. И коленки подгибаются. И голова кружится. И внизу живота теплеет…

Я хлопнула себя ладонью по лицу, причём так резко, что девчонка аж подпрыгнула:

— Ой, Саша, ты чего?

— Дурь в голову лезет, не обращая внимания, — я вдруг поняла, что не знаю её имени, — слушай, а как тебя зовут?