В Европе я использовал флейту в качестве портативного «ледокола», помогающего снять напряжение, и с нетерпением желал присоединиться ко всем музыкальным культурам, которые встретятся нам на пути. До нашего отъезда из Энн-Арбора мой учитель Сэм рассказал, что джазовый музыкант Пол Хорн играл на флейте в Тадж-Махале, и каждая нота звучала четырнадцать секунд. «Ты должен сделать это для нас обоих», – сказал он (в тональности ми-бемоль).

Первое, что мы увидели у входа в Тадж-Махал, – табличку «ИГРАТЬ НА ФЛЕЙТЕ ЗАПРЕЩЕНО!» Уверен, что теперь там установлен специальный детектор, который реагирует на флейты, но тогда мы без труда прошли внутрь с разобранным музыкальным инструментом, части которого спрятали в складках одежды.

Я втихаря собрал флейту и начал играть второй Браденбургский концерт № 2 Баха. Я никогда не забуду те первые звуки, дополненные великолепным эхом от купола. Конечно, к нам подбежали охранники, но потом произошло нечто удивительное. Туристы стали просить их не трогать нас и даже предлагали им за это деньги; охранники взяли их и дали понять, что я могу поиграть несколько минут. К тому времени я перестал играть по нотам и просто импровизировал с эхом. Я и сейчас улыбаюсь, вспоминая те драгоценные мгновения.

Мы заметили, что многие туристы подхватывали самые различные болезни, от дизентерии до гепатита. У нас с Флют было правило: мы можем сколько угодно есть любую уличную еду, но ни в коем случае не пить воду (даже из непальских горных ручьев). В те времена после 24-часовой поездки по Афганистану мы могли раздобыть лишь теплую «Кока-Колу» или «Фанту» – бутилированной воды не было. В столовых мы использовали йодные таблетки, на вкус это было ужасно, но за все наше путешествие Флют ни разу не заболела, а я расклеился лишь однажды – меня прошиб жуткий понос во время перехода из Афганистана в Пакистан через Хайберский проход. (Вот такая вот ирония!) Нас предупредили о присутствии боевиков в том районе, но я заставил автобус остановиться и побежал за холм, чтобы облегчиться. Удобно устроившись на корточках, я посмотрел вверх и на соседнем гребне увидел мужчин, державших в руках ружья и смеявшихся до колик. Я стремглав побежал обратно к автобусу.

К сожалению, сегодня туристам недоступна и долина Сват в Пакистане. Мы с Флют передвигались на автобусах на север вдоль реки Сват. Мы не встретили там ни одного другого уроженца Запада. Дорога вилась вместе с рекой, шла через ветхие деревянные подвесные мосты, и во время этих опасных поездок мы никак не могли отделаться от мысли, что пришел и наш черед. Через несколько дней Флют сказала: «Ты обратил внимание, что чем дальше мы продвигаемся вверх по долине, тем больше в каждой деревне становится мужчин с выкрашенными хной волосами?» Со временем мы достигли верхней части долины и забрались в Гиндукуш. В последней из деревень, где мы останавливались, количество мужчин с красными головами достигло примерно 80 % от всего населения. Объяснения этому я так и не нашел.

Мы с Флют решили добраться из Сингапура до Восточной Малайзии на грузовом судне (три дня мы ели только вонючий рыбный суп), а затем поплыли на резиновой лодке вверх по реке Раджанг в штате Саравак, потому что слышали, что в огромных общинных домах на сваях живут люди племени ибан (бывшие охотники за головами), и они гостеприимно встретят нас, как только мы туда доберемся. Ночь мы провели на лодке, поспав на мягких резиновых бортах, а потом целый день шли в глубь неизведанной территории. Далеко за полдень мы наткнулись на общинный дом. Ибаны явно недоумевали, а капитан нашей резиновой лодки лишь усмехнулся, перед тем как отправиться в обратный путь вниз по реке.

Никто не знал, что делать (очевидно, нам были не так уж и рады), и мы просто стояли, чувствуя себя не в своей тарелке – возможности поговорить у нас не было: мы не знали языка. Дом был огромного размера, в нем жила вся деревня, более пятисот человек. Жилище со стенами из дерева и бамбука и соломенной крышей, казалось, было бесконечным. Флют уже немного преуспела в общении, расспрашивая местных женщин на языке жестов об их украшениях, как вдруг мы услышали тихое звучание деревянной флейты. Я достал из рюкзака футляр со своим инструментом, а когда открыл его, все так и ахнули: три серебристые части флейты засияли в тающих лучах солнца, и это привело ибанов в восторг. Я собрал инструмент и начал играть нечто похожее на то, что только что услышал. Местные были в экстазе – то, что эти серебристые палочки соединились и теперь играют музыку, было чудом, да и я сам был покорен этим волшебством. Люди сбегались отовсюду. Наконец, нас пригласили в дом.

Нам предложили очень простую еду – рыбу с рисом; общий дом был освещен свечами и лампами. После ужина в нем собрались музыканты с флейтами и разнообразными ударными инструментами, мы вместе играли, а Флют танцевала с женщинами. В золотистом свете она казалось невероятно красивой! Когда пришло время ложиться спать, нам нашли место у главного опорного столба и оставили одних.

Через некоторое время мимо прошел мужчина, он показал на верхушку столба и пошел дальше. Мы с Флют взглянули за столб и обнаружили на нем опоры для ног, затем вскарабкались наверх и уселись на поперечных балках. Оттуда мы могли видеть весь дом: семьи были отделены друг от друга занавесками из грубой ткани. Мы просидели там несколько часов, наблюдая за людьми, слушая звуки, создаваемые детьми, любовниками и храпящими. Мы чувствовали ночной пульс деревни.

Мы путешествовали почти два года, посетили 17 стран и в какой-то момент добрались до Бали.

Дома, в Мичигане, брат Флют собирался жениться, и ее мать купила ей билет на самолет из Бали. Думаю, она опасалась, что если Флют доберется до Австралии, то уже никогда не вернется домой. В те времена даже курорт Кута состоял всего лишь из нескольких лачуг, и я хочу, чтобы в моей памяти Бали остался именно таким.

А я продолжил путь в Австралию и стал режиссером.

У меня до сих пор есть флейта, но я никогда на ней не играю. В последний раз на ней играла моя племянница на похоронах своего дедушки.

А что с Флют? Ну, это уже другая история.

Дельфинья любовь: бразильская романтика

Дана Дилейни

Дона Дилейни пять раз номинировалась на «Эмми» и получила две статуэтки за главную роль в сериале «Чайна-Бич». Она также снималась в фильмах «Тумстоун: Легенда Дикого Запада», «Чуткий сон» и «30 Маршрут», телесериалах «Отчаянные домохозяйки», «Пасадена», «Настоящие женщины» и «Дикие пальмы» и играла в спектаклях «Ужин с друзьями» и «Переводы». Ее также можно увидеть в сериале «Следствие по телу» телеканала АВС и фильме «Фрилансеры» с 5 °Cent. Ее страсть – актерская игра, искусство и путешествия. Отправьте ей билет первого класса, и она встретится с вами где угодно.

В 1985 году я только что переехала в Лос-Анджелес, чтобы поучаствовать в одной постановке в крошечном театре в Санта-Монике. Я уже сыграла в этом спектакле в экспериментальном театре в Нью-Йорке, и драматург, Ник Казан, любезно попросил меня принять участие в лос-анджелесской версии. Я подумала: почему бы нет? По сути, я попаду в Голливуд, уже имея работу.

И все сложилось еще удачнее. Несколько человек, занимавшихся кастингом, пришли посмотреть пьесу, и после череды проб я получила роль в кино. И не просто в каком-то фильме, а в фильме, который снимался в Бразилии. Я с детства любила путешествовать. И до сих пор чувствую приятное волнение, подъезжая к любому аэропорту. Наплевать на службу безопасности, на очереди, на людей в тренировочных штанах. Я куда-то еду! Да здравствуют романтика и приключения.

Кинокартина называлась «Там, где река становится черной». В основе сюжета лежала бразильская легенда о маленьком мальчике, ребенке красивой молодой женщины и амазонского дельфина. Мальчик рос в диких условиях у реки Амазонки и умел плавать, как дельфин. Я должна была играть монахиню в сиротском приюте, куда забрали мальчика.