Книги
Герда Таро: двойная экспозиция
В этот миг они свободны от всего на свете, не считая ружья. Они уже победили. Если они, такие счастливые, и дальше будут смеяться, то к чему это древнее оружие? Все равно верх возьмет тот, кто прав. А сейчас они могут наслаждаться солнцем, смягченным листвой, и близостью любимого человека.
Мир должен об этом знать. Всё всем должно быть ясно с первого взгляда: на одной стороне – извечная война и генералы, которые привели из Марокко свирепых наемников, а на другой – люди, которые любят друг друга и хотят защитить то, чем живут.
В начале августа 1936 года многие устремились в Барселону, чтобы быть вместе с народом, который первым в Европе решительно повел войну против фашизма. Они рассказывают об охваченном волнениями городе на всеобщем языке: страницы газет и журналов с их фотографиями выставлены в витринах киосков по всему миру, вывешены в штабах партий и профсоюзов, развеваются в руках уличных газетчиков, в них заворачивают яйца, овощи и фрукты; они бросаются в глаза даже тем, кто не покупает и не читает газет.
Барселонцы по‑братски встречают иностранцев, прибывших сражаться вместе с ними плечом к плечу. Они привыкают к этому Вавилону, радостно обращаются ко всем
Но двое добровольцев на фото смеются самозабвенно, ничего не замечая. Тот, кто их фотографирует, меняет ракурс и щелкает снова, рискуя выдать себя: ему (или ей?) хочется поближе снять эту пару, их широкую и задушевную улыбку – одну на двоих.
Вторая фотография почти идентична первой, только на ней видно, что мужчина и женщина настолько увлечены друг другом, что происходящее вокруг их совершенно не заботит. Чьи‑то шаги, как ножницы, разрезают мостовую у них за спиной, и теперь уже понятно, что они устроились не в парке, а, возможно, прямо на Рамбле, где собираются горожане с оружием. В соседнем кресле сидит женщина.
Видны только прядь ее вьющихся волос и скрытая тканью рука. А тебе нужен ее взгляд – взгляд человека, который увидел то, что скрыто от твоих глаз, но можно угадать по фотографиям.
Фотограф, снявший эту пару, работает не один. Это мужчина и женщина, застывшие бок о бок на правой стороне улицы.
И вдруг – ты не можешь поверить своей удаче – вот еще фото этой женщины в таком же кресле! И в правом верхнем углу – краешек профиля того самого молодого добровольца, который восторженно улыбается своей светловолосой подруге на других снимках.
Эта женщина, явно из рабочих, держит неожиданный в ее руках журнал мод, а к ногам приставила ружье; похоже, она не из тех, кто поддастся любопытству из‑за парочки фотографов, которые наснимав наперегонки громкий смех товарищей влюбленных, решили увековечить заодно и ее. Нет, говоришь ты себе, такие, как она, видят всё и одновременно не видят того, что их не касается. Она всегда настороже – ведь у нее оружие, – но сейчас ей хочется просто насладиться минутами покоя.
Но, представляешь ты, через несколько дней эта женщина окажется на пляже, где проходят учения добровольцев, и снова встретит этих двух фотографов. Он с виду – вылитый цыган и одет кое‑как, а она – ну точно модель, сошедшая со страниц модного журнала на Рамбле, только на шее у нее ремень громоздкой фотокамеры, болтающейся где‑то у бедер.
Теперь женщине станет любопытно: кто эти двое? Откуда они? У них роман, какие бурно цветут в здешнем климате революции, в разгар лета и свободы, или они женаты?
Что‑то между ними есть, судя по тому, как слаженно они работают, переговариваясь на каком‑то резко звучащем языке. Она улыбчивая и шустрая, как кошка, но становится сдержанной, когда показывает девушкам, как взять оружие. Оба увлечены работой, веселые и восторженные, делят на двоих даже сигареты «Голуаз» – знак близости и благодарности.
«Я их уже видела», – скажет та женщина, когда фотографы уйдут и все примутся оживленно их обсуждать, но ее не услышат. Все наперебой расспрашивают товарища журналиста, который сопровождал фотографов на пляж. Они только что из Парижа, но уже чуть было не погибли: их двухмоторник совершил аварийную посадку в Сьерре. Крупная шишка из французской прессы сломал руку, а на них ни царапины, слава небесам. Его зовут Роберт Капа, и он говорит, что Барселона великолепна и напоминает ему родной город, только в Будапешт он не сможет вернуться, пока город в руках адмирала Хорти и его банды реакционеров. А Герда Таро, его спутница, должно быть,
«А когда выйдут фотографии?» – не отпускают ополченки журналиста.
Он обещает узнать, но не у фотографов: те скоро отправятся в места боевых действий – сначала на Арагонский фронт, а затем на юг, в Андалусию.
Через год после того, как были сделаны эти фотографии, в Барселоне появились первые жертвы: восемнадцать человек погибли под обломками зданий, разнесенных артиллерийским огнем крейсера «Эудженио ди Савойя». Ополчение распущено, и та женщина вернулась на фабрику. Быть может, она шьет униформу для Народной армии, в которой даже анархисты обязаны подчиняться беспрекословно, а женщинам больше нет места. Но и на фабриках продолжают слушать радио, обсуждать новости и стараются не падать духом.
Теперь представь, как кто‑то читает вслух газету от 27 июля 1937 года. Пишут, что Мадрид героически сопротивляется, но враг при пособничестве немецкой и итальянской авиации прорвался к Брунете, где произошла трагедия. Погибла девушка-фотограф, приехавшая издалека, чтобы запечатлеть борьбу испанского народа. Она была образцом мужества, и даже генерал Энрике Листер поклонился ее гробу, а поэт Рафаэль Альберти посвятил товарищу Герде Таро свои самые торжественные строки.
«А это не та ли, что фотографировала нас на пляже?» – восклицает женщина, пытаясь привлечь внимание подруг, которые уже направились к выходу из цеха, болтая о своих делах. Да, это она; в статье говорится об
Работницы фабрики по пошиву униформы ошеломлены, растроганы нахлынувшими воспоминаниями.