II

И Грамши, и Джолитти недооценили лидера нового движения. Муссолини не смущало то, что его фракция составляет всего лишь около 7 % от депутатов парламента.

Он считал, что это неважно. Главное — массовая поддержка фашизма. Его депутаты — «аристократия действия», и это они понесут знамя итальянского национализма и станут организующим началом нового, истинно народного итальянского государства.

Ловкость движений при этом он проявлял такую, что ему позавидовал бы любой танцор.

21 июля в своей газете он вдруг заговорил о желательности национального примирения на базе перемирия с социалистами, а 24-го сообщил своим читателям, что присоединение к движению слишком многими используется как легкий путь к насилию и сведению личных счетов.

Такое заявление, конечно, совершенно поразило людей вроде Итало Балбо, но Муссолини принял во внимание факт вооруженного столкновения фашистов с полицией в городке Сарзано и решил, что градус насилия надо бы поуменьшить.

Последователи Муссолини за ним не всегда поспевали, и именно потому, что пыл их был велик, а намерения — искренними и идущими от сердца. В газете «Итальянская жизнь» некто Маффео Пантелеоне выразил мысль, что Бенито Муссолини предал идеалы движения, отказался от священного крестового похода против большевизма и, скорее всего, «пал жертвой тлетворного еврейского влияния»[41].

В свое время считалось, что это была персональная шпилька в адрес Муссолини — роль в его жизни Маргариты Царфати, богатой и образованной дамы из еврейской семьи, была более или менее известна. Но на выступление «искреннего фашиста Пантелеоне» можно посмотреть и по-другому — это превосходная иллюстрация к тезису о том, что само по себе это движение не было оформлено как что-то определенное.

В его рядах видное место занимала Элиза Майер Риццоли, еще в 1911 году, во время войны в Ливии, награжденная как руководитель итальянских медсестер, получившая еще одну правительственную награду после Великой войны за организацию полевых госпиталей и вступившая в ряды фашистов в январе 1920 года — это было отмечено в газете «Народ Италии» как успех движения.

Еще бы — лучшие люди страны вливались в его ряды.

А Элиза Майер Риццоли, дочь еврейского финансиста и венецианки из знатной патрицианской семьи, самим д’Аннунцио признававшаяся настоящим патриотом, истинным «легионером новой Италии», куда поважнее какого-то там Пантелеоне.

Но Бенито Муссолини, право же, было не до мелких споров.

Он гремел на страницах «Народа Италии», требуя единства. Всякое деление на буржуазию и пролетариат есть ложный путь, уводящий страну в нескончаемые дебри классовой войны. Выбор между монархией и республикой следует оставить на будущее, сейчас он несвоев-ремен. Преуменьшение роли Церкви — часть программы так называемых «левых фашистов» — следует ограничить, ибо «тело Церкви», католики, составляет 400 миллионов человек, живущих во всем мире, и этот факт следует принимать во внимание.

Да, Фиуме следует аннексировать, не обращая внимания на бывших союзников — их полезность для дела Италии уже истекла. Разгром старых империй — Германской, Австрийской, Российской — открывает перед итальянской дипломатией хорошие перспективы, на их обломках можно поискать новых друзей.

Муссолини говорил, что фашизм в настоящий момент имеет короткую историю — он начинал ее отсчет с 1915 года, момента вступления Италии в войну, — но еще не имеет твердой доктрины.

Ему подходит незашоренная широта взгляда на вещи.