Впрочем, дергаться из-за жены во время ужина ему не пришлось. У Насти были рабочие руки, а с блюдами копошились две служанки под четким руководством Алены. Ему лишь приходилось сохранять милую улыбку и пару — другую раз самому «приглаживать» салфеткой лицо «бедной» жены.

Все остальное время Андрей Георгиевич лениво грыз ножку курицы и спасал жену от скуки. И ведь так все мужья обходятся в семейную пору. Только Алена радовала. Новобрачная тоже уже была беременной (сама сказала), но только от этого радовалась и веселилась. Но и она могла погоревать. Как же, у нее будет ребенок, и может сын! На что барин только укоризненно покачал головой.

— Алена, ты опять заставляешь меня, а в моем лице, и Бога работать на тебя! Смотри, если Бог не разгневается, то я сподоблю!

Глупая Аленка ничего не сказало, но выжидающе посмотрела на Макурина. Ее лицо так и говорило:

— Барин, ну дай Христа ради сына. Тебе ничто не стоит, а нам с мужем радость на всю жизнь.

На эту наглую, в общем-то, простьбишку Макурин не успел ответить. Бог на этот раз сам отреагировал. В зимнем небе грозно заворочал гром, словно предупреждая мелкую умишком женщину, что б больше не мешала Богу. А то!

В сумеречном небе проскользнула крупная молния, осветившая и без того светлую комнату. А следом прокатился мощный гром. Служанки, пронзительно завизжав, бросились под постель жены, Алена осталась на ногах, но так побледнела, что стало ясно — на этот раз испугалась и даже очень.

А жена Настя, внешне оставшись спокойной, так дрогнула рукой, что золотая чайная ложка, которой она копошилась во фруктовом салате, улетела в угол и не просто так, а в красный, под иконы.

Настя печально посмотрела на нарезанные фрукты. Это вкусное блюдо, якобы придуманное французским поваром Натиньи, хотя на самом деле предложено было попаданцем, ей очень нравилось. Поколебавшись, она рукойвзяла кусочек груши. Дома можно и не быть культурной. Обратилась к мужу:

— Дорогой, тебе не кажется, что Бог был очень разгневан? Как бы и нам не попало!

Настя тоже была весьма впечатлена, если не сказать испугана. Тут император разозлится, вся Россия дрожит, а как Бог?

— Да уж, — буркнул Макурин. Обратился к Алене строго: — ну, что задумалась? Бегом подбирать ложку и тщательно ее мыть. А потом будем наказывать!

Крепостная служанка — иногда меньше, чем собачонка. Ее хоть барыня иной раз любит. Алена печально, но быстро пришла к золотой ложке. Она и так виновата, а тут еще добавят! Пришла к столу, аккуратно положила вымытую ложку:

— Барин, а можно мне платье снять, очень ладная-то одежка, порвется ведь!

Андрей Георгиевич мысленно хмыкнул. С одной стороны, да, платье, перешитое из старого наряда Насти на свадьбу Аленки и носимое иногда по ее просьбе, было очень даже великолепным. Если Алену сейчас нещадно выпороть, то и платье порвется.

Настя тоже об этом подумала и, поскольку, сегодня она была спокойна, а, значит, и не нервна, то попросила:

— Милый, а может не так жестко наказывать? Беременна ведь!

Макурин посмотрел на служанку. Стоит, вроде бы мается. А в глазах все равно мелькает бесенята! Ведь, наверняка, в голове мелькают мысли, какой она барину будет без платья? Конечно, при беременной жене он ее неизавалит на постель. А вдруг потом! Она и не на постель согласна.

Вот ведь бабы! Все их на секс тянет.

— Никакого смягчения, вот еще! — твердо сказал, как отрезал Макурин: — быстро пошла в красный угол, платье не снимать, а только оголять колени. И читай давай, с чувством и толком «Отче Наш». Ну!