— Тогда что?

— Ничего. Все в порядке.

— Девочка, кому ты врешь, да еще так нагло? Что он сделал на этот раз? Опять перезахоронил Мэтта?

Кэрол вдруг села и устремила на Куртни внимательный грустный взгляд.

— Скажи, Куртни, ведь ты так любишь Рэя, как же ты можешь вынести то, что он бывает с другими женщинами?

Куртни побледнела, сразу все поняв. Опустив голову, она обескуражено покачала ею.

— Почему ты с этим миришься? Почему терпишь? Это же… это же невыносимо! И так унизительно, — шептала Кэрол, и голос ее дрожал от боли и отчаяния. — Я все время задавалась этим вопросом, никак не могла понять, как ни старалась. Я думала, что никогда не смогу тебя об этом спросить. Ты такая сильная мужественная женщина… почему ты позволяла ему так с собой поступать все то время, что вы были вместе?

Куртни помолчала. Лицо ее потемнело.

— Когда я выходила за Рэя замуж, я знала, что он меня не любит и никогда не полюбит, знала, что он идет на это только для того, чтобы обеспечить себе ту жизнь, о которой мечтал — без нужды и забот. Я знала, что он приносит себя в жертву ради роскошной жизни, знала, что он добровольно залетает в золотую клетку, где будет иметь все, но все равно будет несчастлив, обрекая себя на жизнь с той, которая ему даже не интересна… Но я думала только о себе и о своих желаниях, потому что на самом деле я страшная эгоистка, моя девочка. Потому и расплачиваюсь за свой эгоизм. Ведь я даже теперь не хочу его отпускать, видя, как несчастен он со мной, что несчастна я сама от этого. Когда я его встретила, я влюбилась в него с первого взгляда, влюбилась, как ненормальная. В него нельзя было не влюбиться. Я просто проходила мимо спортивной площадки и увидела, как он играет в футбол с друзьями. И я стояла и смотрела, потому что не могла отвести от него взгляд. И в тот момент я поклялась себе, что он станет моим. Навсегда. Он был совсем еще мальчиком, обездоленным детдомовцем, который вышел в этот мир и не знал, как в нем жить. И ухватился за меня, как за спасительную соломинку, которая не даст ему утонуть. А я этим воспользовалась. Я знала, что он влюблен в другую девушку, с которой рос в детдоме, в твою мать, но это не только не поколебало меня, но наоборот, я с еще большим рвением отняла его у нее. Я поломала его жизнь, свою, и жизнь Элен, которая махнула рукой на жизнь и на себя, потеряв его. Как видишь, мы с ним оба расплачиваемся за свое малодушие, я за эгоизм, он за корысть. Я не виню его в том, что он ищет за пределами дома то, что не может найти в доме — любовь и страсть. Я не могу его заставить себя любить и желать. Но и отдать другой женщине не могу. Мой эгоизм силен и по сей день. Он спит с женщинами, но он не любил ни одну, для него это развлечение, азарт, вкус жизни. Но я знаю, что он хочет любви, а я не могу ему это позволить, не могу отдать его той, которую бы он любил, как никогда не любил меня. Потому что привыкла считать его своим, и в своей обиде на то, что он не дал мне любви, жестока. Что-то вроде того, знаешь — не захотел любить меня, не сможешь любить никого, — Куртни горько улыбнулась. — А что до того, что измены унижают… Я сама себя унизила так, как никто и никогда, в тот день, когда выходила замуж за человека, зная, что он не хочет меня, покупая его, пользуясь его безысходностью и неумением приспособиться в жизни. Я сама себя обрекла на все это. И я никогда не жаловалась. Я хотела, чтобы он был со мной, я этого добилась. И как тогда, так и теперь я живу с ним, зная, что он любит другую женщину и страдает от этого.

— Но ведь мама умерла, — тихо заметила Кэрол.

— Я говорю не о ней.

Встретившись с глазами Куртни, Кэрол почувствовала, как загорелось лицо. Но Куртни взяла ее за руку и погладила, спрятав наполненные болью глаза.

— Ты не виновата. Он просто перенес свою любовь к Элен на тебя, ведь вы с ней так похожи. И его я не виню. Может быть, где-то в глубине души, если быть честной самой с собой, я его даже жалею. Одному Богу известно, что тяжелее — быть с любимым человеком и страдать оттого, что он тебя не любит, или жить с нелюбимой и страдать от безнадежной любви к той, с которой навсегда разделен.

Они долго молчали. Потом Кэрол прижалась щекой к ее коленям и заплакала, омывая их слезами.

Куртни с нежностью гладила ее по затылку.

— Наверное, ты ненавидишь меня, — шепнула Кэрол.

— Нет. Я не могу тебя ненавидеть. Ты забрала его сердце, но оно никогда не было моим. Мне принадлежит его тело, а его ты никогда брала. И не возьмешь, я знаю. И он знает. И он меня за это ненавидит. Потому что из-за меня ты никогда не примешь его любовь. И я его ненавижу. Ненавижу за то, что он заставил меня ревновать к тебе… За то, что вторгся между нами, возжелав ту, что стала мне дочерью.

— Я принесла тебе столько боли… я никогда себе этого не прощу. Лучше бы я никогда не приезжала в твой дом, не вторгалась в твою семью… — Кэрол сжалась в комочек, как побитый щенок.

— Это бы ничего не изменило… разве что, я так и осталась бы одинокой, никому не нужной женщиной, зацикленной на неверном муже. Ты принесла радость в мой дом, ты оживила его. А теперь ты подарила мне Патрика. И теперь я знаю, что мне не угрожает тоскливая одинокая старость, потому что у меня есть вы — ты и Патрик. И поверь мне, это самая большая радость в моей жизни, самая большая удача.

Оторвав Кэрол от колен, Куртни обняла ее.