– А ты, Амансио, что скажешь?
– Что земля есть земля, какой бы суровой она ни была.
– Верно! – согласился командир; в его голосе звучала убежденность. – Земля есть земля, а чертово море – рыбам! Плывем вперед, и будь, что Богу угодно. Лево на борт!
– А это что значит?
– Что надо повернуть налево, бестолочь. Попытаемся проскочить по проливу, который ведет вон к той бухте. Правда, это все равно что просунуть канат в игольное ушко, но у нас нет иного выхода.
Разумеется, толстый канат нипочем не пролез бы в узкое игольное ушко, однако в последний момент одна непривычно сострадательная волна решила сжалиться над горемыками, на долю которых выпало столько несчастий, мягко подняла их шлюпку, пронеся ее на несколько сантиметров выше острых выступов скалы, и опустила внутри маленькой природной бухты диаметром каких-нибудь двадцать метров, куда следом начали проникать другие, гораздо менее дружелюбные волны.
Берег острова с этой стороны являл собой результат резкого остывания изливавшейся из жерла вулкана раскаленной лавы во время ее низвержения в океан.
Черные и гладкие наплывы лавы представляли собой поразительное и одновременно мрачное зрелище – естественное следствие яростного столкновения самых противоборствующих стихий: огня и воды.
И внутри этого созданного природой цирка танцевала хрупкая и неустойчивая шлюпка, повинуясь капризу прибоя, который проникал через узкий пролив и играл ею, как скорлупкой, заставляя отскакивать от каменной стены, чтобы снова дать ей щелчка в тот момент, когда она плыла ему навстречу.
Не было никакого толку ни от гребцов, ни от весел.
Первым, кто это понял, был Бруно Сёднигусто, который бросился в воду, схватил канат и поплыл на спине, таща за собой шлюпку в направлении к единственной точке – крохотному пляжу, где он надеялся вытащить ее на берег.
Осознав, что от этого зависит их жизнь, Гонсало Баэса и галисиец последовали его примеру, и после десяти минут тяжких усилий, терпя удары моря и боль в ободранных ладонях, они сумели отвести фелюгу, весьма потрепанную и почти с пробитым днищем, в безопасное место.
Когда же, вконец обессилев, все трое припали к склону пятиметрового откоса, они являли собой живой пример того, чем и были: жалких остатков кораблекрушения.
И вот стоило им спастись, как мрачная игра тут же разонравилась взбалмошным стихиям. Ветер прекратился, прибой ослабил напор, а прилив, совсем недавно достигавший своей верхней точки, начал отступать, увлекая за собой воды небольшой бухты.
Они напрягли зрение, но лишь только когда солнце начало склоняться к горизонту, смогли различить выделяющееся на бесконечной синей поверхности темное пятно шлюпки, неподвижно застывшей посреди пустоты.
– Почему они не гребут?.. – чуть ли не всхлипывая, вопрошал Амансио Арес. – Почему не попытаются еще раз? Может, сейчас, когда море успокоилось, у них получится добраться до берега.
– Они сдались, а когда кто-то признает свое поражение, где уж тут ему воспрянуть духом, – мрачно заметил лейтенант. – Вот поэтому никогда нельзя сдаваться.
– Разве это лучше? – спросил безутешный галисиец, которому с трудом давалось каждое слово. – Я предпочел бы оказаться там и видеть, что Карлос остался живым и невредимым, нежели здесь, зная, какой конец его ожидает посреди океана.
– Но ведь ни у лейтенанта, ни у меня нет брата на этой шлюпке, что существенно меняет дело… – без тени язвительности напомнил ему саморец. – Твои родители живы? – спросил он и, когда тот кивнул в ответ, добавил: – Может, им послужит утешением, что, по крайней мере, одному из их сыновей удалось спастись.
– Но не вздумай рассказать им правду… – поспешно перебил его Гонсало Баэса. – Пусть уж лучше думают, что твой брат умер без мучений, чем представляют себе, каково им было, когда их унесло в море.