171

Под ним я подразумеваю реакции, когда ответом на стимульное слово всегда является субъективно окрашенный предикат, а не объективное отношение, например: цветок – красивый; лягушка – отвратительная; фортепиано – страшное; соль – плохая; пение – милое; умение готовить – полезное.

172

См.: Vigouroux & Juquelier, La Contagion mentale (1904), гл. 6.

173

При этом я ограничусь изложением только основных событий, то есть связанных с сексуальностью. Полагаю, этого будет достаточно.

174

«Между тем, мы верим, что в каждое мгновение мы – господа своих действий. Но когда мы бросаем взор на пройденное жизненное поприще и особенно припоминаем свои неудачные шаги, вместе с их последствиями, то часто для нас становится непостижимо, каким образом могли мы совершить то-то или не сделать того-то, и дело принимает такой вид, как если бы нашими шагами руководила какая-то посторонняя сила. Вот почему Шекспир и говорит:

Шопенгауэр А. О видимой преднамеренности в судьбе отдельного лица // Парерги и Паралипомены. М., 1910. Перевод Н. Самсонова.

175

Чистой доской (лат.).

176

Всевластным отцом семьи (лат.).

177

Психоз на двоих (фр.).

178

Я не проводил никакого настоящего анализа этих случаев. Посему мы не знаем, что происходило с этими марионетками судьбы, когда они были детьми. Неожиданно глубокое проникновение в живую душу ребенка дано в работе Фрейда, опубликованной в настоящем полугодовом томе «Ярбух» [«Анализ фобии пятилетнего мальчика»]. Если я беру на себя смелость, после мастерского изложения Фрейда, внести свой небольшой вклад в изучение детской психики, то делаю это потому, что психоаналитические истории болезни всегда представлялись мне особенно ценными.

179

Очевидно, что инфантильная установка есть не что иное, как инфантильная сексуальность. Если мы теперь еще раз оглянемся на все возможности инфантильной констелляции, то будем вынуждены заключить, что в сущности наша жизненная судьба тождественна судьбе нашей сексуальности. Если Фрейд и его школа в первую очередь прослеживают сексуальность индивида, то, конечно, не для того, чтобы возбудить пикантные ощущения, а для того, чтобы глубже проникнуть в движущие силы, определяющие его судьбу. Этим мы говорим не слишком много, а, скорее, слишком мало. Ибо, стоит нам сдернуть покровы с проблем индивидуальной судьбы, как наше поле зрения мгновенно расширяется от истории отдельного человека до истории целых народов. Мы можем взглянуть, прежде всего, на историю религии, на историю фантазийных систем разных народов и эпох. Религия Ветхого Завета возвысила отцов семейства до статуса иудейского Иеговы, которому народ должен повиноваться в страхе и ужасе. Патриархи были промежуточной ступенью к божеству.