[160] Как я уже говорил, я начал с положительных утверждений Принса. Переходим к отклонениям и возражениям (там же, стр. 151):

«Я не могу согласиться [с точкой зрения Фрейда], что всякое сновидение может быть истолковано как „воображаемое исполнение желания“. То, что некоторые сновидения могут быть признаны осуществлением желания, не вызывает сомнений, но что таковы все сновидения или большинство из них, я не смог подтвердить, даже подвергнув индивида самому исчерпывающему анализу. Напротив, я нахожу, что определенные сны представляют собой выражение неосуществления желания; в некоторых исполняется страх или тревога».

[161] В этом отрывке мы имеем все, что Принс не может принять. Следует добавить, что само желание часто кажется ему не «вытесненным» и не таким бессознательным или важным, как это предполагает Фрейд. Стало быть, Принс отвергает теорию Фрейда о том, что подлинным источником сновидения является осуществленное в нем вытесненное желание, ибо ничего подобного в своем материале он не видит. Что ж, по крайней мере, он пытался это увидеть и счел теорию достойной тщательной проверки, чего определенно нельзя сказать в отношении многих наших критиков. (Я-то думал, что эта процедура – неписаный закон академической порядочности.) К счастью, Принс предоставил нам материал, на основе которого он делал свои выводы. Таким образом, мы можем сопоставить наш опыт с его опытом и в то же время найти причины тех или иных расхождений. Он проявил большое мужество, раскрыв свои карты столь похвальным образом, ибо теперь у нас есть возможность открыто сравнить наши взгляды, что будет поучительно во всех отношениях.

[162] Чтобы понять, каким образом Принс сумел разглядеть только формальный, но не динамический элемент сновидений, необходимо рассмотреть его материал более подробно. Из различных указаний, содержащихся в этом материале, можно заключить, что сновидица была дамой позднего среднего возраста. У нее был взрослый сын, который где-то учился; что касается супружеской жизни, то, по всей видимости, она была несчастлива в браке или разведена (возможно, они с мужем жили порознь). В течение нескольких лет она страдала истерической диссоциацией личности и, как мы видим, питала регрессивные фантазии о двух более ранних любовных романах, на которые автор, очевидно из-за чопорности публики, вынужден только намекнуть. Ему удалось избавить пациентку от диссоциации на восемнадцать месяцев, но теперь, похоже, ее состояние снова ухудшилось: она оставалась крайне зависимой от психоаналитика, тогда как он находил это столь утомительным, что дважды порывался отправить ее к коллеге.

[163] Здесь мы имеем явный неаналитический и непризнанный перенос, который, как мы знаем, состоит в привязке эротических фантазий пациента к аналитику. Шесть сновидений – иллюстративный фрагмент борьбы аналитика с переносом больной.

[164] Сновидение 1: C. [сновидческое эго пациентки] увидела старую женщину, очевидно еврейку. Она держала в руках бутылку и стакан и, казалось, пила виски; затем эта женщина превратилась в ее мать, которая держала бутылку и стакан и тоже пила виски; тут дверь открылась, и появился ее отец. На нем был халат ее мужа, а в руке он держал две деревянные палки. [Там же, стр. 147 и далее.]

[165] На основании обширного и совершенно убедительного материала[43] Принс обнаружил, что больная рассматривала искушение выпить, а также искушения «бедных людей» вообще, как нечто вполне понятное. Она сама иногда выпивала по вечерам немного виски, и ее мать тоже. Но в этом могло быть что-то неправильное. «Таким образом, сцена сновидения является символическим представлением и оправданием ее собственных убеждений и отвечает на сомнения и угрызения совести, которые терзают ее разум» (там же, стр. 154). Вторая часть сновидения, о палках, по мнению Принса, является своего рода осуществлением желания, однако он замечает, что это ничего нам не говорит, ибо накануне вечером пациентка заказывала дрова. Несмотря на затраченные усилия (восемь страниц печатного текста), сновидение не было проанализировано достаточно тщательно, так как два наиболее важных элемента – виски и палки – остаются без анализа. Если бы автор проследил за этими «искушениями», то вскоре обнаружил бы, что угрызения совести пациентки имеют гораздо более серьезную природу, нежели ложка виски и две вязанки дров. Почему отец, который входит, конденсируется с мужем? Как можно объяснить еврейку иначе, чем воспоминаниями о предыдущем дне? Почему эти две палки важны и почему их держит отец? И так далее. Сновидение не было проанализировано надлежащим образом. К несчастью, для психоаналитика его значение очевидно. Оно ясно говорит: «Если бы я была бедной еврейкой, которую видела накануне, я бы не устояла перед искушением (как не устояли бы мать и отец – типичное инфантильное сравнение!), а потом в мою комнату вошел бы мужчина с дровами – естественно, чтобы согреть меня». Вкратце, таков смысл. Сновидение содержит все это, только автор остановился слишком рано. Надеюсь, он простит меня за то, что я нескромно распахнул тактично закрытую дверь и ясно показал, какого рода «невидимые» желания скрываются за общепринятой сдержанностью и медицинской слепотой в вопросах секса.

[166] Сновидение 2: Холм – она с трудом взбиралась на крутой холм; при этом у нее было четкое ощущение, что за ней следует кто-то или что-то. Она сказала: «Я не должна показывать, что напугана, иначе эта штука схватит меня». Поднявшись выше, она очутилась в месте, где было светлее, и увидела две тучи или тени, черную и красную. Она воскликнула: «Боже мой, это А и Б! Если мне не помогут, я пропала» (она имела в виду, что снова изменится – то есть снова впадет в состояние диссоциации.) Она начала звать: «Доктор Принс! Доктор Принс!» Вы засмеялись и сказали: «Вам придется самой бороться с этой проклятой штукой». На этом она проснулась, парализованная страхом. [Там же, стр. 156.]

[167] Поскольку сновидение очень простое, мы можем обойтись без дополнительного аналитического материала. Но Принс не видит в этом сне осуществления желания; напротив, он видит в нем «осуществление страха». Он совершает фундаментальную ошибку, снова смешивая явное, манифестное содержание с бессознательной мыслью сновидения. Справедливости ради следует отметить, что в данном случае повторение ошибки было тем более простительно, что решающая фраза («Вам придется самой бороться с этой проклятой штукой») действительно весьма неоднозначна и обманчива. Столь же двусмысленным является высказывание «Я не должна показывать, что напугана», которое, как сообщает Принс, относится к мысли о рецидиве болезни, поскольку пациентка боялась рецидива.

[168] Но что значит «напугана»? Мы знаем, что пациентке гораздо удобнее болеть, ибо у выздоровления есть один большой минус: потеря аналитика. Болезнь как бы резервирует аналитика для ее нужд. Благодаря своей необычной болезни пациентка, очевидно, вызывала у аналитика большой интерес и беззастенчиво пользовалась его терпением. Ей, конечно, вовсе не хочется отказываться от этих стимулирующих отношений. По этой причине она боится выздоровления и втайне надеется, что с ней случится нечто странное и чудесное, что возродит любопытство аналитика. Естественно, она сделает все, лишь бы не признаваться, что у нее действительно есть такие желания. Но мы должны привыкнуть к мысли, что в психологии есть вещи, которые пациент одновременно знает и не знает. Часто можно показать, что вещи, которые кажутся совершенно бессознательными, в другой связи полностью осознаются и уже известны, хотя и не в их истинном значении. Таким образом, подлинное значение желания, которое пациентка не могла признать, не было непосредственно доступно ее сознанию. Поэтому мы называем это истинное значение неосознанным, или «вытесненным». В своей грубой форме – «Мне нужны симптомы, чтобы вновь пробудить интерес аналитика» – оно не может быть принято, ибо слишком болезненно; однако на заднем плане вполне могут быть различимы некоторые ассоциации и полузадушенные желания, например воспоминания о времени, когда анализ был так интересен, и т. д.

[169] Стало быть, фраза «Я не должна показывать, что напугана» на самом деле означает: «Я не должна показывать, что хочу рецидива; хорошее самочувствие – это слишком сложно». «Если мне не помогут, я пропала» означает: «Я надеюсь, что меня не вылечат слишком быстро». Наконец, приходит осуществление желания: «Вам придется самой бороться с этой проклятой штукой». Пациентка держится хорошо только из любви к аналитику. Если он бросит ее в беде, у нее произойдет рецидив, и это будет его вина. С другой стороны, если у нее случится рецидив, она вновь потребует его внимания, и в этом смысл всего маневра. Для сновидений абсолютно типично, что осуществление желания всегда обнаруживается там, где это кажется совершенно невозможным сознательному разуму. Боязнь рецидива – это символ, который нуждается в анализе, но автор забывает об этом: вместо того чтобы скептически исследовать его подлинность, он принимает страх, как виски и палки, за чистую монету. Превосходный труд его коллеги Эрнеста Джонса «О ночных кошмарах»[44] мог бы дать ему некоторое представление об элементе желания в подобных страхах. Но, как я знаю из собственного опыта, новичку трудно удержать в сознании все психоаналитические правила.

[170] Сновидение 3: Она с трудом шла по каменистой тропе в духе Уоттса[45]. Камни ранили ее босые ноги. Она была плохо одета и замерзла. Потом она увидела вас и обратилась с мольбой о помощи, но вы ответили ей: «Я не могу помочь вам, вы должны помочь себе сами». Она сказала: «Я не могу, не могу». «Но вы должны. Посмотрим, смогу ли я вбить вам это в голову». С этими словами вы взяли камень и стали бить ее по голове, приговаривая: «Не нужно меня беспокоить, не нужно меня беспокоить». Каждый удар ложился тяжким грузом ей на сердце. Она проснулась, и я увидела, как вы стучите камнем; вы выглядели сердитым. [Там же, стр. 159.]

[171] Принс снова воспринимает сновидение буквально и видит в нем лишь «неисполнение желания». Следует еще раз подчеркнуть, что Фрейд прямо говорит: истинные мысли сновидения не тождественны его манифестному содержанию. Принс не обнаружил истинной мысли сновидения просто потому, что придерживался формулировки сна. Разумеется, всегда рискованно вмешиваться, не зная материала; можно совершить огромную ошибку. Впрочем, материала, выявленного автором, может оказаться вполне достаточно, чтобы приоткрыть завесу над скрытой мыслью этого сна. (Всякий опытный психоаналитик, естественно, уже давно догадался о смысле сновидения, ибо оно совершенно ясно.)

[172] Сновидение строится на следующих переживаниях. Накануне утром пациентка обратилась к автору с просьбой о медицинской помощи и получила по телефону ответ: «Сегодня я не могу приехать к вам. У меня расписан весь день до самого вечера. Я пришлю доктора У., вы не должны зависеть от меня» (там же, стр. 160). Это безошибочный намек на то, что время аналитика принадлежит и другим. Неутешительное прозрение! Пациентка заметила: «Я ничего не говорила об этом, но у меня выдалась нелегкая ночь». Таким образом, ей пришлось смириться с горькой правдой. Психоаналитик сделал нечто болезненное, что она понимала разумом – но не сердцем. Перед сном она подумала: «Я не должна беспокоить его; думаю, рано или поздно я вобью себе это в голову» (стр. 161). (Во сне это вбивается ей в голову в буквальном смысле.) «Если бы мое сердце не было подобно камню, я бы заплакала». (Ее били камнем.)

[173] Как и в предыдущем сновидении, утверждается, что аналитик больше не будет ей помогать; свое решение он вбивает ей в голову камнем, отчего на сердце у нее становится тяжело. Таким образом, в манифестном содержании сновидения ясно отражена ситуация, сложившаяся в тот вечер. В таких случаях мы стараемся найти новый элемент, добавленный к обстоятельствам предыдущего дня; в этот момент мы можем проникнуть в реальный смысл сновидения. Решение аналитика больше не лечить пациентку причиняет боль, но во сне ее лечат, хотя новым и весьма примечательным способом. Когда психоаналитик вбивает ей в голову, что устал от ее болтовни, он делает это так настойчиво, что психотерапия превращается в чрезвычайно интенсивную форму физического лечения или пытки. Это исполняет желание, которое слишком скандально, чтобы быть признанным при свете дня, хотя в его основе лежит очень естественная и простая мысль. Народному юмору и злым языкам, вскрывшим тайны исповедальни и смотровой, прекрасно о ней известно[46]. Мефистофель в своей знаменитой речи о медицине[47] тоже о ней догадался. Это одна из тех вечных мыслей, о которых никто не знает, но которые есть у всех.

[174] Когда пациентка проснулась, то увидела, что аналитик все еще выполняет это движение: стучит[48] камнем. Назвать действие во второй раз – значит придать ему особое значение[49]. Как и в предыдущем сновидении, исполнение желания заключено в величайшем разочаровании.

[175] Некоторые, безусловно, возразят, что я, как это принято во фрейдистской школе, привношу в сновидение свои собственные извращенные фантазии. Возможно, мой уважаемый коллега, автор, будет возмущен тем, что я приписываю его пациентке такие нечистые мысли, или, по крайней мере, сочтет совершенно неоправданным делать столь далеко идущие выводы из имеющихся скудных намеков. Я сознаю, что мои выводы, рассматриваемые с точки зрения вчерашней науки, выглядят почти фривольными. Однако сотни параллельных наблюдений показали мне, что вышеприведенных данных вполне достаточно, чтобы оправдать мое заключение, причем с уверенностью, отвечающей самым строгим требованиям. Те, кто не имеет опыта психоанализа, не могут себе представить, насколько вероятно наличие эротического желания и насколько маловероятно его отсутствие. Последняя иллюзия, естественно, обусловлена, с одной стороны, нравственной сексуальной слепотой, а с другой – ошибочным воззрением, будто сознание и есть вся психика. Это, разумеется, не относится к нашему уважаемому автору. Посему я прошу читателя: никакого морального возмущения, только спокойная проверка. Вот из чего создается наука, а вовсе не из воплей негодования, насмешек, оскорблений и угроз. Истинный ученый не пользуется оружием, которое применяют против нас представители немецкой науки.

[176] На самом деле автору надлежало представить весь промежуточный материал, который позволил бы окончательно установить эротический смысл сновидения. Хотя он не сделал этого, все необходимое косвенно сказано в последующих сновидениях, так что вышеупомянутое заключение отнюдь не стоит особняком, но, напротив, оказывается важным звеном в последовательной цепи.

[177] Сновидение 4: [Незадолго до последнего сна субъекту] приснилось, что она находится в большом бальном зале, где все было очень красиво. Неожиданно к ней подошел мужчина и спросил: «Кто вас сопровождает?» Она ответила: «Я одна». Тогда он сказал: «Вы не можете остаться здесь, нам не нужны одинокие женщины». В следующей сцене она была в театре и уже собиралась сесть, когда кто-то подошел к ней и сказал то же самое: «Вы не можете остаться здесь, нам не нужны одинокие женщины». Потом она побывала во множестве разных мест, но отовсюду ей приходилось уходить, потому что она была одна. Затем она оказалась на улице; в толпе она увидела своего мужа и бросилась к нему. Подойдя совсем близко, она увидела… [то, что мы можем истолковать как символическую репрезентацию счастья, сообщает Принс.] Потом ее охватили тошнота и головокружение, и она подумала, что там ей тоже нет места. [Там же, стр. 162.]

[178] Пробел в сновидении – похвальное проявление такта, которое, безусловно, понравится чопорному читателю, но это не наука. Наука не допускает подобных соображений приличия. В данном случае речь идет о том, верна ли оклеветанная теория сновидений Фрейда, а не о том, приятно ли звучат пересказы сновидений для незрелых ушей. Разве мыслимо, чтобы из соображений приличия гинеколог исключил изображение женских половых органов из учебника акушерства? На стр. 164 мы читаем: «Анализ этой сцены вскрыл бы слишком интимные подробности ее жизни, чтобы оправдать наше вторжение в нее». Неужели автор действительно полагает, что в этих обстоятельствах имеет какое-либо научное право говорить о психоаналитической теории сновидений, если из чувства такта утаивает важный материал? Делая сновидение своей пациентки достоянием гласности, он самым вопиющим образом нарушает конфиденциальность, ибо каждый аналитик сразу увидит его значение: то, что сновидица инстинктивно прячет глубже всего, громче всего кричит из бессознательного. Для того, кто умеет читать сновидческие символы, все предосторожности напрасны – истина выплывет наружу. Посему мы просим автора: если он не хочет в следующий раз раздеть своего пациента догола, впредь выбирать случаи, о которых он может рассказать все.