Дедуля представлял разительный контраст с внучком, будучи на полторы головы ниже его и раза в два с половиной легче. Игра природы, однако, подивился тогда Профессор. Но, как вскоре выяснилось, в интеллектуальном плане наблюдалась обратная картина.

Савва Родионович оказался искусствоведом, специалистом по ювелирным изделиям. А как бывший студент, правда недоучившийся, авторитет любил иногда побеседовать с интеллигентными людьми.

– Вы – личность в нашем городе известная, – без тени трепета начал дед Вовочки. – К тому же мой внук работает на вашу фирму, поэтому я решил обратиться именно к вам.

Профессор был хорошо осведомлён о своей репутации в Питере – его считали крупным криминальным лидером, и это было действительно так, – потому он никак не откликнулся на заявление посетителя, лёгким кивком предлагая ему продолжать.

– Я живу в пятикомнатной коммунальной квартире в доме дореволюционной постройки. Бывшая столичная резиденция богатого дворянского рода. В нашей квартире проживает ещё три человека – все они бессемейные женщины. С одной из них, Алиной Серафимовной Доркиной, мы соседи ещё с довоенных времён. Вместе с ней пережили блокаду.

Профессор как бы между прочим взглянул на часы. Савва Родионович понял вежливый намёк и ускорил повествование:

– Так вот. В блокаду, в самое её голодное время, люди продавали все, что у них было ценного, буквально за гроши. Точнее, меняли. Скажем, антикварный золотой кулон – на буханку хлеба или банку тушёнки. Впрочем, вряд ли это для вас большая новость. Но штука в том, что моя соседка Алина Серафимовна была в блокадные годы активной скупщицей драгоценностей.

– Всех этих деятелей после войны замело гэбэ, с конфискацией, – равнодушно заметил авторитет и без особого интереса спросил: – Ваша Алина Серафимовна что же, срок мотала?

– Отнюдь, – с торжествующей улыбкой ответил искусствовед. – Не нашлось таких, кто бы на неё стукнул, – и он скромно потупился.

Профессор начал въезжать в тему.

– А откуда вы знаете, что она была скупщицей во время блокады? Разве вы присутствовали при сделках?

– Нет, но в течение нескольких месяцев к ней приходило очень много народу. Некоторых я знал лично и разговаривал с ними. Им не было особого смысла от меня что-то скрывать. И они рассказывали, что меняли свои раритеты на продукты. Некоторые из этих изделий я ранее видел собственными глазами, на современных аукционах они оценивались бы в десятки, а то и сотни тысяч долларов.

Дедуля молодого бойца замолчал и выразительно посмотрел на криминального босса.

Тот не преминул задать следующий вопрос:

– И откуда же ваша соседка брала столько продуктов, в блокадном-то Ленинграде?

Искусствовед слегка замялся, но его ответ прозвучал уверенно:

– Алина, в принципе, человек замкнутый, необщительный. Но я твёрдо знаю, что до войны и частично во время неё она работала завскладом на оптовой продовольственной базе. Сразу после нападения немцев госпожа Норкина сумками таскала домой тушёнку. Будто уже тогда знала все планы Гитлера. Делалось это скрытно, но, когда живёшь в таком близком соседстве, некоторые вещи замечаешь поневоле. Кроме того, уже в блокадном Ленинграде она занимала какой-то пост в комиссии по распределению продовольствия. – Старик было замолчал, но после паузы тихо добавил: – В трудные минуты Алина иногда помогала мне куском хлеба.

– Непонятно все-таки, как ей это сошло с рук, – задумчиво произнёс авторитет.

– Ей просто повезло, – охотно пояснил искусствовед, – практически все её клиенты в конце концов умерли от голода.

– А как она жила в послевоенные годы?