Подойдя поближе, и помня о подсказке быть вежливым, я поздоровался с тетенькой:

— Здарова были, мать! Да, я двенадцатиюродный племянник Евстратия! — Как сама‑то поживаешь? — широко улыбаясь, я посмотрел на нее.

Тетка на пару секунд зависла. Причем как‑то неестественно, как будто мгновенно замерзла. Впрочем, длилось это недолго, "разморозившись", она, уже осмысленно посмотрев на меня, выдала свой вердикт:

— Ну как же, сразу и не признала тебя, ты же Ва"Сярахмил, двенадцатиюродный племянник Евстратия! Ведь видела же тебя на похоронах бедняги. Упокой Светлые боги его душу! Хороший мужик был, — повторилась она.

— Я смотрю, на тебе печать

приходящего

, — многозначительно и непонятно чему‑то своему кивнула тетка. Мне ничего не осталось, как пожать плечами, словно мне каждый день говорят, что на мне какая‑то печать:

— Темная все‑таки история с кончиной Евстратия, ох темная. Но ты чего стоишь‑то на пороге? Давай заходи, угощу тебя молоком. Свежее, только что из под коровы, — протараторила тетка, и настойчиво подтолкнула меня в дом.

Поддавшись ее напору, я зашел в дом.

Наверное, не стоит так широко улыбаться, а то еще подумает, что я родственничка порешал. — подумал я. Тетка, впрочем, не останавливаясь развернула меня и подталкивая меня своими буферами, размера этак шестого, продавила меня в ближайшую комнату.

— Вот, — достав откуда‑то глиняный кувшин, и протягивая его мне, сказала Марья.

— Спасибо, — ответил я ей, принимая посудину из ее рук. Пока я распробовал молоко, к слову очень даже похожее на настоящее по вкусу, Марья начала рассказывать:

— Жалко Евстратия, ой как жалко, добрый мужик был, только вот в последнее время хворь его мучила неизвестная.

— Ну ты и знаешь поди, что я тебе рассказываю? — добавила она.

— Нет, мать, не знаю я с ним почти не знаком, издалека же я, забыла чтоль? — ответил ей я, попивая молоко, и непринужденно осматривая содержимое дома.

— Ах ну да, что это я? Старая совсем становлюсь, сынок. Так о чем это я? Хворь странная свалила беднягу Евстратия. Был раньше работник хоть куда. Несмотря на то, что двупалый был на правую руку. А потом, как связался с травницей этой, — тут ее лицо приобрело брезгливое выражение.

— Так и схватил хворь эту неведомую, — закончила она, и выжидающе на меня уставилась.

Тут по закону жанра, наверное, я должен ее спросить, кто это травница. И почему после общения с ней, мой виртуальный псевдородственник откинул виртуальные копыта.

— Так кто же эта травница, — не стал я идти против правил, и разочаровывать толстушку, проникновенно спросил я, разглядывая боковым зрением, нечто вроде Красного угла в соседней комнате.

— Так то, Милсандра, тьфу, басурманское отродье, имя‑то ее даже с трудом выговорить можно,