Глава 10

Я уже находился в пути третьи сутки, и надо сказать, изрядно вымотался. Прерывистый сон, еда от случая к случаю, и ладно бы только это! Поражало, например, еще то, что практически на любой станции сэндвичи, которые продавались, были словно из одного и того же испорченного станка: черствый, слегка подогретый в тостере хлеб, а внутри – все холодное, почти ледяное – даже сыр. Кофе, вообще непонятно из чего сделано. Советский ячменный, который давали нам в детском саду – и тот был куда вкуснее. Впрочем, вокзальная еда, наверное, – повсюду такова. Расчет на то, что видят тебя в первый и последний раз, а потому и стараться ради того, чтобы ты еще раз пришел незачем.

А еще сильно достает невозможность залезть в душ. Не понимаю, в прежних многочисленных многодневных походах меня это не волновало совсем, а тут мне все время кажется, что я вот-вот начну весь чесаться. Но и это не главное, наверное. Самым изнуряющим все-таки, я думаю, является постоянный страх. Страх абсолютно всего: что тебя кто-то опознает на улице, страх, когда где-то завоет полицейская сирена: я очень боюсь снова оказаться в участке, поскольку на сей раз я уже точно не попаду на обиженного жизнью и федералами сержанта, и за меня уже наверняка возьмутся основательно…

Мы остановились в маленьком городке Турнс, который, судя по карте, находится где-то посреди Орегона. Я вышел из автобуса, отошел в сторонку и сделал пятьдесят приседаний и столько же наклонов, с тем, чтобы размять затекшую спину. Затем, я стал искать глазами забегаловку, где было бы можно купить все тот же говенный кофе и ненавистный уже сэндвич. Надо сказать, что фокус с обрывком газеты работал не только с контроллерами, но и с любыми продавцами. Я, правда, старался этим не злоупотреблять: «покупал» только еду, и только два раза в сутки, а также – очередной билет. Всякий раз, когда я приезжал в нужную точку, Арон звонил в ближайшую телефонную будку и говорил, что делать дальше, ну, в смысле, куда ехать и каким именно маршрутом. Сейчас мой путь лежал в Рено, что находился уже в Неваде.

Еще раз оглядевшись, я увидел неподалеку «Сабвэй» и направился туда. Солнце стояло высоко, и было очень тепло, несмотря на январь. Думаю, что было не менее пятнадцати градусов. Куртку я оставил в автобусе, чтобы не привлекать лишнего внимания, поскольку все люди вокруг ходили в футболках и рубашках с короткими рукавами. Проходя мимо телефонной будки, я остановился и замер: оттуда доносился звонок. Немного опешив, я оглянулся по сторонам. Арон сейчас по идее звонить не должен был. Однако вокруг не было никого, кто бы своим видом показывал, что ожидает телефонного звонка. Я открыл дверь и, облизнув губы, взял трубку.

– Слушай меня внимательно и не перебивай! – Голос Арона немного дрожал, что было странно и даже немного страшновато, – Немедленно бери свои манатки и бегом, слышишь – бегом – вали с вокзала на северо-восток! Пробежишь с километр или чуть больше, там будет череда заброшенных домов. В них никто давно уже не живет. Схоронись в каком-нибудь из них. Ляг в дальней комнате на пол, а еще лучше – в подвале, и лежи! Даже к окнам не смей подходить! Вечером, после захода солнца, выйдешь, и пойдешь от места, где спрятался через дорогу, пройдешь метров триста. Направление – юго-запад. Там есть телефон. Подойдешь туда, часам к семи, или нет – лучше – к восьми. Все! А теперь бегом! Они через минут пять семь уже прибудут!

На другом конце Арон явно грохнул трубкой, видимо, пытаясь оборвать неизбежные вопросы с моей стороны. Я подбежал к автобусу, затем перешел на шаг. Уже внутри автобуса я и вовсе шел степенно и на цыпочках. Дошел до своего сидения, и, прихватив куртку, а также небольшой рюкзак, найденный вчера в железном ящике для пожертвований на одной из станций, и затем двинулся обратно к выходу. Было очень непросто заставить себя не бежать, хотя очень хотелось: дрожащий голос Арона у меня, словно бы еще гудел в ушах: «Бегом! Слышишь – бегом!» Мне даже казалось, что меня что-то подталкивает в спину, колет множеством иголок между лопаток.… Но понятно, что бежать – значит привлечь к себе внимание, а этого никак нельзя было допускать. Очевидно, от этого внутреннего противоборства моя походка, как мне казалось, была немного дерганой. На меня, впрочем, все равно никто внимания не обращал. Выйдя на улицу, я услышал вой сирен и, прибавив шагу, довольно скоро скрылся за углом. Далее, надев куртку и закинув рюкзак за спину, я побежал. Но опять же, я не бежал что было мочи, будто за мной кто-то гонится. Нет, я старался произвести на случайных свидетелей впечатление, что я просто немного опаздываю. Я бежал размеренно, иногда поглядывая на часы, иногда переходил на шаг, а затем снова начинал бежать. Улица была не очень широкая – по одной полосе в каждую сторону, и она, как, впрочем, и весь городок, не производила впечатления процветающего места. Почти на каждом шагу мне попадались заколоченные двери разорившихся магазинов и контор. Дорожные знаки давно выцвели и облупились, светофоры и вовсе почти нигде не работали, и лишь мигали красным или желтым. Те же магазинчики или агентства, что еще как-то выживали, тоже выглядели весьма печально. Фасады практически всех зданий никто не подновлял уже лет двадцать, и о некоторых из них я бы не смог сказать, в какой именно цвет они были выкрашены изначально.

Наконец, как и предупреждал Арон, я добежал до боковой улицы, которая пошла немного вверх и вправо, и по правой, да, впрочем, и по левой стороне тоже, действительно потянулись, где через одного, а где и сплошной чередой заколоченные дома. Я свернул и стал искать дом, в котором можно было бы пересидеть. Это оказалось несложно. Я выбрал – маленький невзрачный одноэтажный домик, который стоял на изгибе улицы, немного в глубине, и потому не бросался в глаза немедленно. Все стекла его окон были давно выбиты, а дверь, болталась на одной петле. Жилых домов вокруг, по крайней мере, с этой точки, видно не было. Я тихо отодвинул висящую по диагонали дверь и вошел вовнутрь. Вся обстановка указывала на то, что здесь, видимо, время от времени обитали наркоманы. Кругом царили грязь и хаос, повсюду валялись использованные шприцы, окурки и прочий мусор. Как и велел Арон, я отыскал подвал, и спустился вниз. Электричество, понятно, здесь было отключено вообще в незапамятные времена.

Я достал зажигалку, которую предусмотрительно стащил в каком-то кафе пару дней назад. Чиркнул раз другой – без толку. Глянул на свет – газ вроде бы еще есть… Чирк, чирк… загорелась… А что толку? Надо бы лучинок настругать. Я согнулся, дабы не мелькать в окнах, и перебрался в кухню. Шкафчики, понятно, были давно пустые, но по сравнению с остальной мебелью, выглядели вполне прилично. Я достал из рюкзака нож, и, открыв его, стал резать лучинки по кромкам дверец. Дверцы были сделаны из сосны и потому резались довольно легко. Иногда нож срывался, и щепка получалась совсем короткой, а иногда мне удавалось провести нож от самого верха и донизу. Настругав, таким образом, пару дюжин лучинок, я поджег одну еще на свету, и затем стал спускаться в подвал.

Я шел по ступеням, огораживая ладонью пламя лучинки, и одновременно, прощупывая ногой следующую ступень, дабы не провалиться. Ступив, наконец, на цементный пол подвала, я убрал руку от огня, и, подняв лучину вверх, огляделся. Здесь, как и везде, царил все тот же хаос: перевернутая мебель, мусор, окурки, банки из-под пива… И, собственно, даже присесть-то было негде.

Я пробрался в самый угол, и стал расчищать некое пространство на полу, в надежде постелить туристский коврик, также найденный в одном из многочисленных железных ящиков «Армии Спасения». Вообще, люди в этих ящиках оставляют все, что угодно, порой даже неожиданные предметы: от топора до фарфора – лишь бы в приемную щель пролезло.

Прежде, чем начать уборку, я установил лучину между ножками старых стульев, связав их довольно крепко найденным здесь же куском веревки. Затем я добрался до единственного мутного, засиженного мухами и затянутого паутиной окна, и загородил его большой диванной подушкой, дабы свет от лучины даже случайно не выдал меня. Дело было еще днем, и пока что в этом смысле волноваться было не о чем, но я не знал, сколько мне придется тут мытариться. И потому, я стал готовиться со всей основательностью.

Закончив с окном, я вернулся и расчистил в одном из закутков достаточную для коврика площадку. Посидев немного, словно бы примеряя новое место по себе, я, в конце концов, прилег. Накрывшись курткой, я поставил на всякий случай будильник на семь, и затем, погасив лучину, словно бы провалился, хотя это и не было сном. Мысли, понятно, роились в голове, словно мухи, и я всякий раз пытался отсечь их. Впрочем, это даже и не мысли были, а скорее стенания, по поводу того, в какой жуткой ситуации я оказался. Во-первых, я все-таки еще не помнил почти ничего, и ориентировался в целом лишь по записям из черной тетради, которую, в сущности, сам и сотворил. А во-вторых, полностью понимая, что за мной охотится вся самая могущественная страна, я не имел ни малейшего представления о том, что делать дальше…«Ладно», – подумал я. Все равно ведь ничего не придумаю, а поспать нужно обязательно. Не известно еще, что там Арон придумает на этот раз. И потом, надо бы решить, что мне еще нужно для дальнейшего движения. Ну, во-первых, мне нужен мобильный телефон, не все же с Ароном разговаривать от случая к случаю, когда телефонная будка подвернется. Я лег и стал представлять телефон: плоский, черный, гладкий… Я поглаживал его, сдирал пластик с экрана, клал в карман и ощущал приятную тяжесть. Я набирал какой-то номер и болтал не только с Ароном, но и с другими: с Бени, Менахемом… а потом я словно бы исчез, и очнулся, от вибрации на руке: звонил будильник – было уже семь вечера.

Я сел и протер глаза. На улице, очевидно уже, стемнело, и оттого здесь в подвале стало очень холодно, и еще мгла стала абсолютно непроницаемой. Если раньше тут и проскакивали какие-то полутени, очевидно от внешних отблесков, пытавшихся пробиться через маленькое грязное стекло, то теперь подвал превратился в сплошную, непроницаемую ни для какого света чернильницу.

Лучину я зажигать не стал, но достал свой кастет, нащупал кнопку фонарика и включил. Рассеянный луч, пущенный в пол, был сейчас безопаснее мерцающего света лучины. Я хоть и закрыл окно подушкой, но кто ее знает, вдруг она свалилась, пока я спал?

Я скрутил коврик и засунул его обратно в рюкзак. Было 7:05. Оглядевшись по сторонам, я вдруг заметил на полу странный предмет, похожий не то на мыльницу, не то на какой-то музыкальный инструмент, вроде губной гармошки. Я нагнулся, и посветил на него фонарем. Это было очень, и очень странно, и я мог бы поклясться, что перед тем, как заснуть этой штуковины там не было. Нагнувшись, я все же взял его в руки и затем отер о штаны. Он был гладкий, черной пластмассы, никаких кнопок и вообще никаких неровностей на нем не было.

Как в продольном, так и в поперечном сечении, он был похож на чечевицу или же двояковыпуклую линзу. Я провел по нему пальцем, и тут на его поверхности засветилось зеленоватое окошко, почти во всю ширину. Я дотронулся до него, оно мигнуло и засветилось красным, откуда-то раздался голос Арона:

– Я же сказал в восемь!… Впрочем, погоди… ты как меня нашел?