– Ну, что еще… Да, вот еще – алгоритм один очень перспективный в голове нарисовался… Еще есть кое что, но это вряд ли интересно… По крайней мере – пока что. Сыровато еще.

– Интересно. Очень даже! Говори!

– Только не смейся! Ладно? Короче, мне каждую ночь бабушка снится. Она умерла, когда мне пять лет было. Я ее почти не помнил, а тут… мы с ней можно сказать, часами разговариваем. Собственно, эти этюды я придумал, когда с ней играл. Да и алгоритм этот она мне подсказала.

– А она что математиком была?

– Да какой там! Они с дедом во время войны сбежали из Польши. Мама уже в Штатах родилась… У нее вроде даже и среднего образования не было. Какие-то несколько классов при городской синагоге. Хотя, это может быть и не точно. Мама об этом почти не рассказывала.

– И ты не считаешь это странным?

– Ну а что? Тебе разве родственники никогда не снятся?

– Ну, бывает, конечно, но я часами с ними в шахматы не играю. И задачи они за меня не решают.

– Я не говорил, что это она мне алгоритм выдала. Подсказала просто один момент, из-за которого производительность растет невероятно. И все это решается, представляешь, на уровне теории поля и довольно элементарной топологии.

– Представляю, – ответил я.

– А ты думаешь, что в этом есть что-то опасное?

– Опасное? Я не знаю. Для меня потенциально опасно все, чего я не понимаю.

– Ну, ты даешь! Быть может, ты понимаешь, как совмещаются квантовые эффекты с гравитационными? М-м-м? – Бени надменно выпрямился.

– Нет, конечно.

– Но это тебе не кажется опасным?

– Я не о том! Там наука. Она может быть опасной, но в отдаленной перспективе. А тут происходит нечто, здесь и с нами, и я не понимаю, что это значит. И потом, где Моше, например, до сих пор?

– Ну, говорят, что он еще под наблюдением…

– Под каким еще наблюдением? Моше – бывший танкист, а нам тут лепят, что у него приступ клаустрофобии!– зашипел я на него.

– Ну, бывает, я читал где-то, что последствия контузии как бы оттягиваются во времени и проявляются через годы…

– А он что, был контужен? – спросил я.