Уже на следующий день Люциус был в курсе всех этих событий, но прежде чем разбираться с неприятными их последствиями, он решил извлечь из них и всю возможную пользу. Поэтому через час, он уже стоял посреди длинной комнаты падшего совета «Отверженных». Двенадцать молчаливых фигур Чумных врачей и задумчиво подпиравший подбородок Мортимер окружали архидьякона, но никто не решался начать разговор.

Наконец глава сектантов вздохнул:

— Вы снова разочаровали нас Люциус.

Архидьякон вскинул брови, собираясь ответить. Но стая Чумных врачей, словно разбуженная голосом своего вожака, вдруг заполнила помещение своим искаженным сквозь гул бронзовых клювов гомоном:

— Вы сделали не совсем то, чего мы от вас ожидали.

— Вы только запутали нас.

— Вы пощадили тело, но покалечили душу.

— Мы не можем дать определения вашему поступку.

— Мы не можем решить, чего вы достойны.

Однако Люциус прервал их.

— Уговор был такой, — напомнил он. — Если я справляюсь с испытанием, «Отверженные» оставляют меня в покое, если же нет — я вступаю в ваш совет; не так ли?

Мортимер кивнул.

— Итак… — громко вопросил тогда архидьякон, обводя Чумных врачей сильным взглядом, — справился ли я с испытанием?

И в ответ на его вопрос пятеро бывших священников медленно подняли руку, а мгновение спустя то же самое сделали и два доктора: этого было достаточно. Люциус довольно ухмыльнулся.

— Хорошо, — сказал он; и резко повернувшись, двинулся к выходу.

— И все-таки вы один из нас Люциус, — крикнул вслед ему Мортимер. — Даже слепой и глупый народ Лондона называет вас падшим.