Среди его студентов числились на самом деле наряду с представителями дворянства очень бедные ученики. Конфуций представляется весьма объективным наставником; но если говорить о его каких-либо предпочтениях, то они относились к малоимущим людям. Он хвалил одного из своих учеников за его редкие способности, «хотя носил мой ученик изодранный пеньковый, подбитый ватином кафтан, но не чувствовал ни малейшего смущения среди разодетых в дорогие меха товарищей».

Обратите внимание на то, что тот же самый ученик в изодранном кафтане позже занял очень высокий государственный пост, на котором он считался очень влиятельным сановником. Причем его положение нельзя было приобрести по наследству. В этой связи следует отметить, что Конфуций воспитывал своих учеником не ради самого процесса обучения, а готовил своих питомцев для того, чтобы они вышли в мир, где им предстояло трудиться в поте лица и отстаивать его принципы. По этой причине, принимая в свою школу представителей всех сословий китайского общества без разбора, он предъявлял очень строгие требования к их умственным способностям. Он говорил: «Давай наставления только тому, кто ищет знаний, обнаружив свое невежество. Оказывай помощь только тому, кто не умеет внятно высказать свои заветные думы. Обучай только того, кто способен, узнав про один угол квадрата, представить себе остальные три».

Поскольку Конфуций взялся за воспитание из юношей скромного происхождения «благородный мужей», способных достойно вести себя во властных государственных кабинетах, причем наравне с самыми вышколенными придворными чинами, ему предстояло преподавать им уроки дворцового этикета. И он им занялся; но и в данном случае великий философ снова произвел глубокое изменение черт древнейшего государственного атрибута таким манером, что двор пережил самые серьезные последствия. В китайском языке дворцовый этикет обозначается иероглифом ли на европейские языки он переводится как «ритуал» или «правила пристойности». Такие варианты перевода вполне подходят для понятий, которые существовали до Конфуция, однако совершенно не отражают смысла, который он в них позже вложил.

Изначальным смыслом иероглифа ли считалось «соблюдение обрядов, например почтение к родителям»; в современном китайском языке оно все еще сохраняется. Оно получило расширенное значение и стало обозначать обряд пожертвования духам предков, а дальше охватило все виды обрядов и «обходительности», характерной для поведения тех, кто составлял придворную свиту правителя.

С этого момента Конфуций как раз и начал. Если правители со всей серьезностью относились к принесению пожертвований своим предкам, почему бы им с тем же рвением не поучаствовать в управлении собственной вотчиной? Если министры обращались друг с другом обходительно в повседневном общении при дворе, почему бы им с тем же самым вниманием не позаботиться о простом народе, составляющем становой хребет государства? Таким образом, он поведал одному из своих учеников о том, что, куда бы тот ни попал, ему следует относиться ко всем людям, с кем ему придется общаться, как будто он «принимает у себя дома дорогого гостя»; а если ему предстоит занять пост сановника правительства, то с народом следует вести дела, как будто «при исполнении обряда великого пожертвования предкам». Такое поведение вельможи на самом деле разительно отличалось от пренебрежительного отношения подавляющего большинства мандаринов к своим вассалам.

Придворный этикет в те времена, как практически во все времена и во всех странах, представлял собой тщательно продуманный, более или менее четко определенный свод утвердившихся правил. Даже кое-где в так называемом конфуцианском «Пятикнижии» мы находим точные указания по поводу безупречного поведения, в которых однозначно говорится, куда следует поместить каждый палец, если требуется взять тот или иной ритуальный предмет. Но сам Конфуций представлял смысл ли совсем иначе.

Главный смысл в нем принадлежал духу, и он презирал тех, кто верил в возможность того, будто простой показной демонстрацией дорогостоящих внешних атрибутов и усердного подражания поведению других людей они смогут исполнить ли.

Один из его учеников (Линь Фан) спросил, что считать сущностью ли. Учитель ответил: «Это важный вопрос! Обычную церемонию лучше сделать умеренной, а похоронную церемонию лучше сделать печальной» («Лунь Юй»).

Сам Конфуций признавался, что готов без малейших колебаний пойти на отступление от традиционно принятого этикета, когда такой отход можно обосновать здравым смыслом и приличным вкусом. Вместе с тем он всегда высоко почитал принятые в обществе условности.

Всю свою систему этических норм и практически всю свою философию по большому счету Конфуций откровенно создавал на основе анализа того, что представляет собой естество человека. Ему удалось избежать обеих ошибок, в которые китайские мудрецы часто впадали в связи с этим естеством. С одной стороны, он рассматривал отдельного человека в его обычной среде существования, то есть в сообществе себе подобных. С другой же стороны, отказался от взгляда на человеческое общество как некое метафизическое явление, стоявшее недостижимо выше отдельного человека, без которого этот человек вообще не может существовать.

Конфуций считал людей по сути своей существами социальными. В очень значительной степени (хотя совсем не полностью) они представляли собой производный от собственного общества продукт. При этом считал, что суть общества определяется не чем иным, как взаимодействием отдельных людей, его составляющих. Конфуций полагал, что сознание индивидуума должно в одинаковой мере отрицать для него одновременно возможность отстранения от участия его в обществе или уступки ему собственного права на личное морально-нравственное суждение. Одинаково неправильным он считал уход человека в отшельники и его «слияние с толпой». Мужчина благородной морали должен играть в своем обществе созидательную роль, и ему не место среди ничтожных его членов. Обнаружив в привычной жизни безнравственные или пагубные проявления, такой муж не просто не может с ними мириться, а обязан мобилизовать своих соплеменников на искоренение таких недостатков вплоть до изменения привычного жизненного уклада. Однако следует помнить о сдержанности и не замахиваться на глобальные перемены. Как человек разумный и коллективный он должен соизмерять очевидную разумность и пагубность сложившихся традиций.

Само собой разумеется, что сложившийся порядок вещей служит источником согласия в обществе. Если бы каждый из нас ел, спал и работал, тогда и там, где нам нравится, и использовал слова собственного изобретения в значении, известном только их автору, жизнь в таком мире людям показалась бы весьма сложной. Конфуций использовал понятие ли для обозначения целого комплекса традиционного общественного уклада, в которое он вкладывал нравственную коннотацию (контекст). В таком сочетании соображения нравственности и обходительности служили взаимному укреплению. Мы считаем учтивым, но совсем не обязательно нравственным долгом вежливое обращение со всеми, с кем нам приходится общаться. Мы считаем своей нравственной обязанностью, но совсем не обязательно долгом вежливости возвращение собственности, подобранной нами, тому, кто ее потерял, даже притом, что мы можем не знать его раньше. Причем в понятии ли заключался весь набор обязательств, предусматривавшихся высочайшими понятиями обходительности и нравственного долга. Определение «это – ли» у европейцев выражается фразой «сделано как надо», которая часто звучит намного убедительнее самого многословного объяснения.

Такое толкование понятия ли занимало исключительно важное место в программе просвещения Конфуцием своих учеников. Специалисты в области психиатрии осуждают систему западного образования: ведь притом что в процессе его приобретения происходит в высокой степени развитие умственных способностей, обузданию эмоций студентов по большому счету не обучают. По этой причине внутри такой системы не всегда удается производить уравновешенных индивидуумов, способных занять достойное место в обществе в качестве довольных и полезных его членов. Конфуций считал умственное развитие людей ущербным без придания ему надежного эмоционального равновесия; для достижения такого равновесия он во многом рассчитывал на воспитание молодежи в духе ли. Обучение благородных мужей, считал Конфуций, следует «проводить в строгом соответствии с принципами ли»; воспитанный на таких принципах для выхода в реальную жизнь человек обретает силы, как он утверждал, для отстаивания чистоты приобретенных им понятий в условиях любых трудностей и перед лицом любых искушений.

Еще одним понятием, имевшим основополагающее значение в его системе философии и в просвещении, следует назвать понятие Дао, обычно переводимое как «Путь». Древнейшем значением Дао считалось «дорога» или «тропа». Во времена до Конфуция данное слово обычно использовалось либо в этом смысле, либо для обозначения манеры поведения, которое могло бы считаться однозначно достойным или заслуживающим порицания. Со времен Конфуция оно использовалось прежде всего даосами (получившими название от этого слова) как мистическое понятие, обозначающее изначальную материю вселенной или совокупность всего сущего.

Это последнее понятие широко признано изобретением для применения Конфуцием в своей философии. В трактате «Лунь Юй» встречается несколько абзацев, внешне подтверждающих вышеупомянутую догадку, однако они к тому же поддаются альтернативному толкованию. Представляется важным отметить то, что ради освоения философии Конфуция следует признать Дао вполне конкретной категорией в понимании этого китайского мудреца. Для него Дао представлялся «Путем» с заглавной буквы «П», то есть главным путем среди всех остальных путей, выбираемых достойным мужем. Дао вел к счастью уже в этой жизни, здесь и сейчас, для всего человечества. Точно так же, как под словом ли подразумевались одновременно обходительность и нравственность, в понятие слова Дао включались, с одной стороны, нравственный кодекс индивидуума и, с другой, модель управления государством, позволяющего достичь полнейшей возможной степени благополучия и самореализации для каждого человека.

Когда кто-то отвергает мистическое происхождение Дао, совсем не факт, что все ему с радостью верят. Конфуций сказал: «Если утром познаешь правильный путь, вечером можно умереть» («Лунь Юй», IV, 8). И дело совсем не в том, что постигший «великое Дао» тут же отправится на Небеса; Конфуций вообще отказывался обсуждать вопрос жизни после смерти. Скорее всего, речь тут идет о постоянном сосредоточении внимания Конфуция на качественных, а не количественных явлениях бытия. Мера человеческой жизни для него не в ее продолжительности («насколько долго прожил?»), а в качестве («достойно ли?»). Если кто-то внимает Дао (и нам придется исходить из того, что он его познает), тогда он достигает максимально возможной степени нравственного озарения, вступает на некий жизненный путь, то есть считается в высшей степени довольным собой человеком. Совсем не хочется, чтобы он умер в тот же самый вечер прозрения; но, если ему это суждено, ничего страшного в такой смерти нет.

Все-таки это Дао, этот Путь, не было вещью в мистическом смысле. Конфуций ясно дал это понять, когда сказал: «Человек может сделать великим Путь, которым идет, но Путь не может сделать человека великим» («Лунь Юй», XV, 28). Спустя 13 столетий после кончины Конфуция один мудрец при династии Тан по имени Хань Юй, считающийся одним из известнейших деятелей в истории китайской литературы, написал свой знаменитый очерк «Юань Дао» («Изначальное Дао»), в котором посетовал на то, что даосы исказили суть конфуцианской концепции. Конфуцианский Путь, заявлял Хань Юй, представлял собой образ действий, подчиненных идеалам справедливости (которая в китайском толковании означает «правомерность»), и поступки, предпринятые ради любви ко всем людям. Такой идеал Пути, писал Хань Юй, передали своим потомкам мудрые правители прошлого «чжоускому князю» Чжоу-гуну и дальше Конфуцию с Мэн-цзы. При этом он обращал внимание на то, что Дао – суть понятие изменчивое, подстраиваемое под конкретного человека и конкретные обстоятельства.

Конфуций считал Путь отнюдь не каким-то космическим абсолютом, тем не менее он требовал от своих учеников неуклонно его придерживаться. Он отвергал стандарт феодальной лояльности, положенный любому повелителю, и вместо него требовал преданности принципу, то есть Дао. Несмотря на то что он основывал свою философию не на религиозных убеждениях или какой-то конкретной догме типа всеобщей природы вселенной, Конфуций смог внушить значительному числу людей предельную преданность своим идеалам.

Конфуций требовал от своих последователей предельного усердия. Он рассчитывал, как на само собой разумеющееся, на их готовность в любой момент пожертвовать собой ради собственных принципов. И они всегда оправдывали его надежды. На протяжении столетий конфуцианцы явили миру изрядную плеяду мучеников, положивших свою жизнь на алтарь Дао. Кто-то из них сложил голову в революционной борьбе, подняв оружие против тирании; такой была судьба прямого наследника Конфуция в восьмом поколении. Другие погибли от руки палача за то, что посмели неукоснительно следовать завету Конфуция, требовавшему ради общего блага подвергать бесстрашной критике грешного правителя.

Хань Юй, посвятивший Дао трактат, суть которого мы только что рассмотрели, едва избежал мученической смерти. Он неоднократно поднимался до высокого положения в государственной иерархии, но каждый раз подвергался гонениям за свои откровенно критические летописи с описанием деяний держателя престола. Когда его император со всей страстью обратился к буддистской вере и устроил пышное празднество, на котором лично принимал якобы принадлежавшие Будде мощи, доставленные с великими почестями как реликвию, Хань Юй написал императору петицию с откровенным осуждением такого поступка. Он заявил, что высочайшее почтение, оказанное «высушенным протухшим останкам», послужит большому смущению простого народа, ввергнутого в суеверие, и предложил реликвию уничтожить. Император конечно же пришел в ярость. Жизнь Хань Юю спасли друзья-заступники, но его все равно сослали на дикое южное побережье империи. Там он посвятил себя разработке теории улучшения жизни народа и мужественно переносил тяготы своего изгнания, успокаивая себя верой в то, что он пострадал за благое дело, то есть присоединился к массе тех китайцев, кто во все времена и повсюду оставался верным Дао. Он готов был встретить смерть точно так же, как встретили ее многие из них. Предназначение Пути (Дао) для конфуцианцев во многом служило такой же «путеводной звездой», что светила христианам.