Надо!

Возвращаюсь в спальню и чувствую, как от резкого запаха мужского одеколона к горлу опять подкатывает тошнота.

– Ваня…

Только успеваю страдальчески произнести и убегаю обратно, сгибаясь пополам над унитазом.

Брат заходит следом, собирает мне волосы на затылок.

– Отвратительный парфюм, – выдавливаю из себя, разгибаясь, как только становится легче.

– Раньше он тебе нравился. Плохо? Отца позвать?

– Не вздумай! – рявкаю на него. – Я к врачу сегодня поеду, надо обследоваться и встать на учёт. Заодно узнаю, как выжить при токсикозе.

– Ясно. Хочешь, я с тобой поеду?

– Нет, но спасибо тебе, – обнимаю брата.

Пока вроде больше не тошнит и можно немного поприжиматься к Ваньке. Есть острая потребность в тепле и нежности. У меня прямо ладошкам щекотно от желания потискать кого-нибудь. Под рукой есть только брат, так что все это достается ему. Запираюсь пальчиками в его волосы и урчу от удовольствия. Он ржет, но все-все мне позволяет.

– Знаешь, если так пойдет и дальше, – все же плавно убирает от себя мои руки и поправляет модную стрижку «а-ля викинг» с коротким хвостом на затылке. – Я сам расскажу Дрейку о том, что он станет отцом, и сдам тебя ему, чтобы ты вот так его мяла и тискала.

– Я тебе скажу! – фыркаю на него, сгребаю с кровати любимую плюшевую игрушку и теперь ее прижимаю к себе.

Но если честно, сейчас мне хочется того, о чем говорит Ваня. Закрываю глаза и представляю, как бы Фил обнимал меня. Вяло напоминаю себе, что все еще злюсь, но опять тут же вспоминаю другое… Как он стоял на коленях и открыто плакал посреди двора. Это дорогого стоит. Это больше, чем любые слова.

Что-то внутри пока останавливает меня от следующего шага к нему. Возможно, это просто страх. Страх быть преданной, отвергнутой, униженной. И я молчу! И брату запрещаю говорить с Филиппом. Мне обещали назначить встречу. Вот ее я и подожду, а уже потом буду слушать себя. Если он сможет убедить меня в том, что с ним для нас с малышом надежно и безопасно, я дам ему этот шанс.

Наглаживая длинные уши плюшевого зайца, хлюпаю носом.

– Ну пиздец, – тихо матерится братишка.

С укором смотрю на него. Ему давно пофиг на это. Он вырос.

– Ну чего ты ревешь?

– Я по нему скучаю, – крепче прижимаю к себе старый, уже потрепанный подарок Дрейка. – А еще это, наверное, гормоны перестраиваются. Не знаю, Вань.