Последним экзаменом было сочинение.

Я не был уверен, что напишу его на пятерку, поэтому принес с собой несколько вариантов сочинений, купленных в переходе в метро.

Но, обошлось без списывания. Тема оказалась знакомой, так, что четыре страницы удалось самостоятельно накропать своим корявым почерком.

И все же следующим утром я волновался, направляясь в институт и, утешая себя мыслью, что если не поступлю, то ничего страшного не случится, переведусь на заочное отделение, с такими оценками туда меня возьмут без проблем.

Вестибюль института встретил меня плачем и рыданием абитуриенток, не прошедших по конкурсу. Местных девушек утешали мамы и папы, некоторые из них громко возмущались и угрожали экзаменаторам всяческими карами. Приезжие абитуриентки рыдали молча, в платочек.

Протиснувшись к спискам поступивших, я без труда нашел себя в их числе.

Смотрел на свою фамилию, как любят писать в наших газетах с чувством глубокого удовлетворения, удивляясь сам себе.

Ведь прекрасно понимал, что можно прожить жизнь без высшего образования и сам по себе диплом ничего не значит, и все равно был доволен, как слон. Наверно это работа менталитета, сформировавшегося еще в прошлой жизни, когда родители много лет внушали, учись сынок, человеком станешь.

Достав из кармана пиджака записную книжку записал в неё купленной специально для экзаменов двухстержневой шариковой ручкой сведения, вывешенные для вчерашних абитуриентов и сегодняшних студентов, после чего отправился на прогулку по городу. У меня еще оставалось в запасе четыре дня отпуска, и я намеревался эти дни провести здесь в Ленинграде, в ленивой праздности.

С Яшей Коэном у нас уже все было договорено. В конце августа я приезжаю в Ленинград с паспортом снятым с прописки в Петрозаводске и листком убытия по Ленинградскому адресу.

Вместе мы идем в паспортный стол к знакомой паспортистке, и я получаю прописку в их квартире. Ну, по крайней мере, мы так планировали, как это сработает на деле, будем посмотреть. Меня гораздо больше волновал вопрос с бывшей квартирой. Не оставлять же её государству в лице нашего домоуправления. Там быстро найдут, кому её определить.

Выйдя на улицу, я вдохнул полной грудью свежий ветерок, дующий с стороны Крестовского острова и Финского залива. Здорово, что по улицам города еще не носилось столько машин, чтобы забить эту свежесть бензиновым выхлопом.

Постояв в раздумьях, я направил свои стопы в сторону переулка Вяземского, где по моим воспоминаниям мы с приятелем неоднократно пили пиво в пивном ларьке около трамвайной остановки.

Память не подвела, ларек там действительно присутствовал, собственно, как и очередь человек в двадцать.

Торопиться было некуда, поэтому я без раздумий встал последним.

Вот только отпив первый глоток Жигулевского пива, сразу выплюнул его в сторону.

— А ведь когда в той жизни пили с Сережкой Пимкиным это пиво, то считали его отличным, — думал я, глядя на две полные кружки, бледно-желтого напитка и практически без пены.

— Конечно, тогда ты ничего в пиве не понимал, поэтому считал, что эта разведенная водой моча, самый лучший на свете напиток, — сообщило мне подсознание.

— Парнишка, ты чего? Пиво не будешь пить? — спросил меня плюгавый, небритый алкаш.

Я даже не заметил, откуда он взялся.