Незнакомец полулежит в большом, на вид очень уютном, кресле у камина, вальяжно раскинув ноги. Как раз в этот момент он, словно почувствовав к себе внимание, поворачивает голову, слегка улыбается, фокусируя взгляд на направленном точно на него указательном пальце Маши, и снова отворачивается к огню. Я мимолетно отмечаю, что в руках он держит глубокую вазочку, кажется, с сухофруктами, но не ест.
– Маш, с ума сошла? Пальцем показываешь! Мы же не на рынке, – мне приходится грубо одёрнуть подругу.
– Ну извини, – говорит она значительно тише, продолжая поглядывать на мужчину. – Он прикончил свою жену, после чего…
– После чего лечился в психбольнице, я уже в курсе, – киваю подруге, рассматривая молодого человека.
Около тридцати лет на вид. Конечно, сложно судить, когда он сидит в кресле, но на первый взгляд – ростом выше среднего. Светлые, с пепельным оттенком прямые волосы острижены на уровне подбородка и спадают на лицо, закрывая практически весь профиль. Судя по кончику носа, он у мужчины прямой, выдающийся вперёд на уровне подбородка, поросшего щетиной, тоже светлой. Одет брат Кати, у которой гардеробная занимает полспальни, в простые светло-голубые джинсы, свободный непримечательный свитер и чёрные кеды.
– Брат Кати блондин? – решаю я поддержать разговор, замечая, что подруга начинает обижаться на моё молчание.
– Я тоже удивилась, – радуется она моему вопросу. – Он такой странный! Ну ещё бы, после психушки. Весь вечер молчит, глаз не сводит с камина, словно видит там что-то особенное. – Маша закатывает глаза. – И очень много ест, – продолжает она, испуганно округляя их следом, – особенно орехи. Катя только успевает ему тарелки таскать.
– Он давно вернулся?
– Пару месяцев назад. Говорят, у него целая куча справок. Врачи утверждают, что он не опасен, но лично я не понимаю, по какой причине, ведь он уже однажды убил! Кроме того, ему запрещено водить автомобиль. Не представляю, как Катя не боится спать с ним в одном доме. У неё же дети.
Праздник в самом разгаре. Не без сожаления я поглядываю на часы, понимая, что в этот раз ошиблась и приехала слишком рано, да и веселиться не особо получается. Мыслями на работе. Иногда кажется, что мне пора перестать себя обманывать, уже смириться и перевезти кровать в офис. В этом случае получится сэкономить время на дорогу дом-работа-дом, которое удастся посвятить бизнесу начальника. Я тяжело вздыхаю, понимая, что он будет только рад. За окном стемнело, взрослые танцуют, общаются, разбившись на небольшие группки по интересам. Хотя насколько можно судить, интерес сегодня у всех один и тот же. Мне одной здесь нет никакого дела до того, каким способом лечится брат Кати? Если все его так боятся, зачем приехали?
Кто-то играет в бильярд, кто-то прогуливается в саду возле дома, дыша свежим сентябрьским воздухом. Дети хозяйки и гостей заняты весёлыми и иногда чересчур шумными играми с парой нанятых клоунов, которые лично меня поначалу сильно напугали своей боевой раскраской, неестественно высоким голосом и заливистым громким хохотом.
Проходит два часа. За это время я узнаю, что «все врачи-психиатры с отклонениями, поэтому ничего в болезни Олега странного нет», «он задушил/зарезал/пытал/изнасиловал/утопил/привязывал к батарее/бил свою бывшую жену». Что «над ним издевались в психлечебнице», где он, кажется, тоже кого-то убил. Чья-то соседка помнит Олега маленьким, и он всегда был очень подозрительным и нехорошим мальчиком, мучил кошек, собачек, стрелял из рогатки в птичек. В общем, личность самая устрашающая, с какой стороны ни посмотреть.
С ним пытаются общаться, знакомиться, заговаривать. Девушки, которых, по всей видимости, притягивают «необычные мальчики», приглашают Олега танцевать, угощают вином или виски, но он лишь равнодушно качает головой, изредка произнося несколько слов. Каждые полчаса он выходит на балкон покурить. В этом случае стоит отдельно от всех, облокотившись на перила, медленно выпускает густой дым изо рта.
Наслушавшись всевозможных сплетен, я могу думать только о том, что не хочу вдруг оказаться на месте Олега. Становится жаль этого несчастного мужчину, вокруг которого вьётся целый ворох небылиц и жутких историй. Наше общество не любит, когда кто-то выделяется. Или же, наоборот, слишком сильно любит? По сути дела, никто из этих людей с Олегом близко не знаком: до психбольницы он несколько лет жил в Киеве, а до этого, как я поняла, особо не общался с друзьями Кати. Я тоже его вижу впервые, но тем не менее и мне хватило слухов, чтобы отказать в работе, даже не проводя собеседования. Становится стыдно, ведь я оказалась ничем не лучше всех этих людей, тыкающих в него пальцами.
Наблюдая за тем, как Олег в очередной раз идёт покурить, я решаю составить ему компанию. Уверенно подхожу и встаю рядом, не имея понятия, как начать разговор. Мужчина мельком смотрит на меня и вновь переводит взгляд вниз, на играющих в саду детей, которые прыгают в мешках. Точнее, падают в мешках, смеясь и крича. Маленькая девочка громко плачет.
Курит Олег медленно, после каждой затяжки аккуратно стряхивая пепел в стеклянную пепельницу, которую держит в руке.
– Привет, – наконец здороваюсь я, пытаясь перекричать ребёнка, – меня зовут Аля.
Он вновь смотрит на меня. Хмыкает. Тушит сигарету в пепельнице, которую осторожно ставит на пол у своих ног. Лезет в задний карман джинсов, откуда достаёт чёрное потёртое портмоне, раскрывает. Расстёгивает молнию внутреннего кармана, вынимает сложенный вчетверо и запечатанный в файл лист бумаги. Аккуратно разворачивает и протягивает мне. Всё это молча.
Я беру из его рук документ, с минуту изучаю заключение врача о диагнозе: «F 20. Шизофрения». Громко сглатываю, так как ни разу в жизни не видела подобных документов и, Бог свидетель, видеть не хотела. Возвращаю ему бумагу. Он кивает, так же аккуратно, можно даже сказать трепетно, складывает справку вчетверо и убирает в портмоне, которое прячет в задний карман джинсов. Достаёт из другого кармана пачку сигарет, наклоняется за пепельницей.
Видимо, он решил, что наше знакомство закончилось. Я ещё раз нервно сглатываю, поёжившись.