С Эмилем мы моемся в душе, после чего укладываемся на мою кровать. Я даже уступаю ему подушку и двигаюсь, чтобы парню было комфортно. Он не любит, когда я касаюсь его во сне. Наверное, я не нравлюсь Эмилю, или же он не является геем. Скорее всего. Впрочем, я этого ещё не решил.

Нейролептики крайне медленно растворяются в воде. Жаль. Мне бы хотелось наблюдать, как они шипят, раздуваются, пенятся. Я мог бы представить, как всё это происходит в моём желудке. Как дрянь впитывается в кровь и за несколько секунд разносится по всему организму, наконец, попадает в мозг, где и происходит самое интересное. Нейролептики снижают передачу нервных импульсов в тех системах мозга, где передатчиком этих самых импульсов является дофамин, вызывая при этом такие побочные эффекты, как паркинсонизм, тризм челюстей, слюнотечение… нарушения менструального цикла – ну хотя бы это мне не грозит, – половые дисфункции, депрессию, развитие онкологической патологии, бесплодие… Я мог бы говорить о побочных эффектах часами. Но это всё потом, а сначала…

Сначала ты перестаёшь быть. Тебя словно нет. Зато есть судороги, скованность, тики, непонятные ощущение в области солнечного сплетения, сон с открытыми глазами, ощущение придавленности к земле. И это только самое начало. А потом ты медленно тупеешь.

Наблюдая, как вода в унитазе уносит в канализацию отраву, я думаю о том, что мысль о побеге в первые месяцы заключения была основной. Правда, потом я перестал понимать, зачем хочу убежать. И когда один раз об этом спросили, я растерялся и полез через забор обратно. Это была моя единственная возможность унести оттуда ноги: больше меня не оставляли одного на свежем воздухе.

И всё-таки жаль, что они не пенятся, не раздуваются, не шипят.

Утром мне позвонили и пригласили на собеседование в ту самую компанию, за которую так отчаянно извинялась Аля. Наверное, ей очень понравился Эмиль. Хм, ещё бы, Эмиль всем нравится.

К огромному бизнес-центру со странным названием Flower (видимо, хозяин очень любит природу) я прибываю на тридцать минут раньше, чем необходимо. «Наверное, это из-за огромного желания получить эту работу», – объясняю я себе, закуривая сигарету и втягивая воздух через медленно тлеющий табак. Часть продуктов горения всасывается в кровь, часть же оседает в альвеолах, лёгочных пузырях, но второе неважно. Для меня имеет значение та самая часть, которая несётся с кровью в мозг, затем воздействует на рецепторы, высвобождая дофамин – вещество, вызывающее чувство удовлетворения. И вот они, мгновения счастья.

Курящие врачи обладают огромной силой воли и отвагой. Они посекундно знают, как гробится их организм и какие будут последствия, но продолжают это делать. Настоящие отморозки.

Внутренне убранство здания, по крайней мере, первого этажа, полностью соответствует названию самого бизнес-центра. Пять, шесть, семь… восемь! Восемь цветочных магазинов. Буйство красок режет глаза, дурманящий запах сбивает с ног. Наверное, это выглядит очень красиво и радует глаз работников двенадцатиэтажной свечки каждое утро и каждый вечер, не считая выхода из здания в течение дня, например, на обед.

Надеюсь, ни у кого из них нет аллергии.

Лифт звонко сообщает о прибытии на восьмой этаж, и я сразу оказываюсь в приёмной.

Что ж, если сестрёнка хочет меня спихнуть, устроив на работу, и тем самым избавить себя от угрызений совести, что выставила на улицу бездомного, безработного, душевнобольного родственника, – я сделаю всё, чтобы помочь ей. Угрызения совести – это плохо. От них хорошо помогает ударная доза глицина, которая входит в состав моих замечательных зелёненьких нейролептиков. Похлопав себя по карману (словно отмечая, что они всегда со мной), я подхожу к девушке, видимо, секретарю.