Ночь медленно сдавала свои позиции, уступая место рассвету. Темноту сменила серость. Она точно подмастерье, ежедневно упражняющийся в живописи, сначала сделала легкий набросок очертаний общего плана картины природы, а потом тщательно принялась прорисовывать своим простым карандашом каждую мелкую деталь. Постепенно картина становилась все четче, тени — контрастней. Вскоре за работу взялся и сам художник — рассвет, окрашивая готовый эскиз разнообразной гаммой цветов. Птицы принялись исполнять привычный утренний репертуар, наполняя все вокруг гармоничным пением. И вдруг посреди этой дивной мелодии раздался такой сумбурный звук, похожий не то на рык, не то на рев разбуженного от спячки медведя, что напуганные птицы разом все умолкли.

А дело было так… Женька поежился в спальном мешке и проснулся от непривычного ощущения, будто его тело находилось в каком-то неудобном положении. Он попытался открыть глаза, но, к своему удивлению, увидел лишь непроглядную темень. Полусонный, ничего не понимая, он хотел повернуться на другой бок, мол, мало ли во сне пригрезится. Однако вместо его попыток вышло какое-то непонятное шевеление, словно Женьку что-то цепко сдерживало. Вот тут-то сознание в панике заработало, как говорится, на окончательное пробуждение. Внезапно парень понял, что руки его связаны, на глазах повязка, а спальный мешок в ногах туго чем-то перевязан. И, главное, ноги находились в подвешенном состоянии, а голова и верхняя часть спины упирались во что-то мягкое.

Сон у Женьки как рукой сняло. Он начал интенсивно извиваться, пытаясь освободить себя от такого неожиданного плена. С каждым движением его «подушка» под головой становилась все ниже и ниже, как будто проседала. Мало того, что-то мелкое и щекочущее стало ползать по лицу, шее и агрессивно кусать Женьку, как говорится, без разбору. Когда же парню наконец-то удалось связанными впереди руками сорвать с глаз повязку, неизвестно откуда взявшуюся во время его сладкого сна, и расстегнуть молнию спального мешка, то он увидел весь ужас своего положения. Спальный мешок в области ног был охвачен веревкой, да таким хитрым узлом, который при движении тела еще больше затягивался. Веревка же была привязана за толстый сук «лучшего дерева на поляне», а голова, как оказалась, опиралась на большой муравейник. Пытаясь освободиться, Женька невольно разворошил его верхнюю часть, и полчища крохотных воинов незамедлительно устремились на обидчика их родного дома. Парень замахал связанными впереди руками, пытаясь смахнуть с лица своих «вчерашних союзников», но только ухудшил свое и без того «щекотливое» положение.

В тишине дремлющей природы раздалась отборная трилогия и про «мать», и про то, по какому конкретно адресу и в каком направлении отправились бы те, кто додумался до такого прикола. Голос «ревущего медведя» переполошил весь лагерь, точно внезапная сирена ПВО. Сонные парни с очумелыми глазами от столь неожиданно прерванного сна повыскакивали, кто из палаток, кто из машин. Женька тем временем, проявляя изрядное мастерство по изворотливости, а также чудеса своего накаченного пресса, пытался освободиться от пут. Его мысли усиленно «грешили» не иначе как на проделку спецназовцев. Ну, кто еще так профессионально мог завязывать столь диверсантские узлы? Не батюшка же, в самом деле?! И уж, тем более, никто из своих, поскольку в сэнсэевой компании были совершенно другие люди и другие отношения.

Как ни странно, но первыми на выручку пришли спецназовцы. Освобождение Женьки сопровождалось такими бурными эмоциями с обеих сторон, что собрался весь лагерь. Подошли Николай Андреевич и Сэнсэй. Позже присоединился Вано, и что интересно, вид у него был в отличие от остальных — как у свежего огурчика. Сэнсэю достаточно было взглянуть на своего друга детства, чтобы понять, что тут произошло. Он улыбнулся, тяжко вздохнул и, покачав укоризненно головой, отвел глаза в сторону. Пока Женьку со смехом снимали с дерева, как мишку коала, пока Володя с юмором доказывал ему, что его ребята тут ни при чем, все уже окончательно проснулись. Самое интересное, что на часах было уже ровно пять утра, то есть время «подъема», обещанное ещё вчера отцом Иоанном. На что сам Вано поспешил отшутиться, оправдываясь чистым совпадением.

После того, как улеглась общая шумиха, и каждый занялся утренним моционом, Женька к своему несказанному удивлению в дополнение ко всем «прелестям» пробуждения, обнаружил в своем «сладком дремотнике» (спальном мешке) сахарный песок. И тут-то его осенило, кто являлся автором и исполнителем сего коварного замысла, этого непредсказуемого покушения на его дражайшую персону. Ни минуты не медля, Женька двинулся на «разборки». Деловито подбоченившись, он бойко подошел к Вано. Тот в это время сидел на корточках, налаживая снасть на берегу реки. Женька, правда, помня свой вчерашний полет, остановился на некотором расстоянии от батюшки.

— Так это ты?! Вот кто мне «сладкое утро» устроил! — обвинительно выкрикнул Женька, словно прокурор.

— Слушаю тебя, сын мой, — со своей неповторимой улыбочкой произнес отец Иоанн.

— Как ты мог?! Я ведь осознал свою вину, честно и добросовестно отмыл свои «грехи», а ты… Это же не муравьи! Это хищники! А если бы они залезли мне в уши, в нос?! Они ведь могли… они могли… — Женька не находил подходящие слова, чтобы выразить все свое возмущение. — Мозги мне съесть! Вот!

— Мозги?! — удивился отец Иоанн и добродушно добавил: — Не печалься, сын мой, тебе это не угрожает. А насчет отмытия грехов… — и тут в глазах Вано мелькнул веселый огонек. — Ну, если ты настаиваешь…

— Я?! Да я…