Это был метод, к которому я приучил себя еще много лет назад. Так я тренировал свой ум каждый раз, когда поднимался в горы, и на Эвересте это умение, возможно, спасло мне жизнь.

Около 18 часов, когда метель превратилась в настоящий ураган с сильным снегопадом и порывами ветра, достигающими 30 метров в секунду, я вышел к веревке, закрепленной черногорцами на снежном склоне приблизительно в 180 метрах над седлом. Мощь бури меня немного отрезвила, я понял, что спустился вниз, миновав наиболее коварные участки, очень вовремя, можно сказать, «запрыгнул в последний вагон поезда».

Обернув веревку вокруг руки, чтобы случайно ее не отпустить, я продолжил спуск сквозь ураган. Через несколько минут я почувствовал, что задыхаюсь, и сообразил, что у меня снова закончился кислород. Тремя часами ранее, когда я присоединил регулятор к третьему и последнему баллону с кислородом, то заметил, что измерительный прибор показывал, что баллон полон лишь наполовину. Я посчитал, что мне хватит этого кислорода, чтобы спуститься вниз, поэтому и не озаботился, чтобы поменять полупустой баллон на полный. И вот теперь я остался без кислорода.

Я стянул маску с лица на шею и двинулся дальше, внутренне удивляясь тому, что стал совершенно равнодушен ко всему происходящему. Однако без кислорода я двигался намного медленнее и должен был чаще останавливаться, чтобы передохнуть.

В литературе об Эвересте часто можно встретить описания галлюцинаций, происходящих из-за кислородного голодания и физического переутомления. В 1933 году известный английский альпинист Фрэнк Смит наблюдал в небе «два странно выглядевших объекта», зависших прямо над ним на высоте 8200 метров: «У одного из них были короткие рудиментарные крылья, а у другого похожий на клюв нарост. Они были почти неподвижны и как будто медленно пульсировали». В 1980 году во время одиночного восхождения Райнхольду Месснеру привиделось, что рядом с ним поднимается невидимый спутник. Постепенно я стал осознавать, что мой мозг точно так же «переклинивает», и я со смешанными чувствами удивления и ужаса наблюдал собственный отрыв от реальности.

Я настолько устал, что испытывал странное чувство – будто нахожусь вне собственного тела и наблюдаю за ним с полутораметровой высоты. Мне казалось, что я одет в зеленый джемпер и остроносые ботинки. И хотя дул пронизывающий, ураганной силы ветер и температура была минус 21 градус Цельсия, я ощущал странное, необъяснимое тепло.

В 18.30, когда солнце уже практически село, я находился примерно в 60 вертикальных метрах от четвертого лагеря. Теперь от палаток меня отделяло только одно препятствие: склон, покрытый крепким, гладким льдом, по которому мне надо было спуститься без страховочной веревки.

СНЕЖНАЯ КРУПА, КОТОРУЮ НЕСЛИ ПОРЫВЫ ВЕТРА СО СКОРОСТЬЮ 36 МЕТРОВ В СЕКУНДУ, ОБЖИГАЛА ЛИЦО, И ЛЮБАЯ НЕЗАЩИЩЕННАЯ ЧАСТЬ ТЕЛА МГНОВЕННО ЗАМЕРЗАЛА. СКВОЗЬ БЕЛУЮ МГЛУ Я ЕДВА РАЗЛИЧАЛ ПАЛАТКИ, НАХОДИВШИЕСЯ ОТ МЕНЯ НА РАССТОЯНИИ НЕ БОЛЕЕ 140 МЕТРОВ. Я НЕ МОГ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ НИКАКИХ ОШИБОК.

Чтобы собраться с силами перед дальнейшим спуском, я присел. Но как только я уселся, то тут же разомлел, и меня одолела сладкая лень. Было намного проще сидеть и отдыхать, чем бросаться на преодоление ледяного склона, поэтому я просто сидел посреди бушующего урагана, позволив себе ни о чем не думать и ничего не делать в течение, наверное, сорока пяти минут.

Потом, когда я затянул потуже шнур на капюшоне, оставив только крошечное отверстие для глаз, а также убрал бесполезную, заиндевевшую кислородную маску, висевшую под подбородком, неожиданно из мрака позади меня появился Энди Харрис. Посветив на него налобным фонарем и увидев ужасающее состояние его лица, я инстинктивно отпрянул. Его щеки были покрыты коркой изморози, один глаз обледенел и был закрыт. Говорил он очень невнятно, «зажевывая» слова. Похоже, ему было очень плохо.

– В какую сторону до палаток? – промычал Энди, рвавшийся изо всех сил добраться до укрытия.

Я показал ему в направлении четвертого лагеря, потом предупредил об обледеневшем склоне прямо под нами.

– Он круче, чем кажется! – громко сказал я, пытаясь перекричать бурю. – Может быть, я спущусь первым и принесу веревку из лагеря…

Я начал говорить, но не успел закончить предложение, как Энди резко развернулся и двинулся к краю ледяного склона.

Он сел на попу и начал скатываться с самой крутой части склона.

– Энди! – крикнул я ему вслед. – Это безумие! Ты можешь разбиться!

Он прокричал что-то в ответ, но его слова унес ураганный ветер. Через секунду его стало крутить и переворачивать, и потом он полетел по льду головой вперед.

Я с трудом различал в семидесяти метрах ниже меня неподвижную фигуру Энди, распластавшуюся у подножия склона. Я был уверен, что он сломал как минимум ногу, а может быть, и шею. Но, к моему удивлению, он встал, помахал мне в знак того, что с ним все в порядке, и шаткой походкой направился к четвертому лагерю.

Я разглядел смутные очертания трех или четырех человек, стоящих возле палаток. Их фонари тускло мерцали сквозь пелену летящего снега. Я видел, как Харрис шел по направлению к ним по ровной земле, без наклона, и через десять минут преодолел практически все расстояние до палаток. Когда потом облака сомкнулись, и я потерял его из виду, Энди был всего в двадцати метрах от палаток, может, и ближе. Больше я его не видел, но был уверен, что Энди дошел до лагеря, где Чулдум и Арита наверняка напоили его горячим чаем. Я сидел на открытом участке, меня сносил ураган, а от палаток отделял ледяной склон. Я чувствовал, что завидую Энди и злюсь на своего проводника за то, что он не подождал меня.

В моем рюкзаке лежали три пустых кислородных баллона и пол-литра замерзшего лимонада, все это весило, наверное, не больше восьми килограммов. Но я страшно устал и боялся сломать ноги при спуске, поэтому бросил рюкзак вниз со склона, решив, что найду его потом. После этого я встал и начал спускаться по льду, который был таким гладким и твердым, как поверхность шара для боулинга.