– Погоди… Что-то я не понимаю, о чем ты…
– Да все о том же, Танюх! Почему сама у меня денег не попросила? Почему через подругу решила… Самой что, слабо?
– Тебе что, Оля позвонила?! Или Наташка?
– Ну да! Оля твоя звонила. А ты не в курсе, что ли?
– Нет, не в курсе… Она мне ничего не сказала, правда…
– Что ж… Хорошая подруга, значит. Беспокоится за тебя, суетится. Только она не смогла точную сумму назвать… Все говорила что-то про операцию, что очень надо, но дорого… Вот я и решил у тебя спросить, чтобы обойтись без посредников. Говори, сколько надо. Не бойся, я не испугаюсь. У меня деньги есть. Бизнес хорошо идет, к тому же наследство от дяди неплохое получил…
– Нисколько не надо, Дима. Я не возьму. Сама справлюсь, не надо.
– О-о-о… А вот это уже вполне ожидаемо, да! Умирать буду, а от предателя помощи не приму, правильно?
– Да, Дим. Именно так. Не приму.
– А вот это уже гордыня, матушка… Гордыня… Та самая что ни на есть…
– Я тебе не матушка. Я тебе всего лишь бывшая жена. Понимаешь? Быв-ша-я. Этим все сказано, Дим.
– Понятно, что ж… Все-таки ты на меня обижаешься. Все-таки не простила, да?
– Нет. Я не обижаюсь. Правда.
– Да ладно… Если честно, я и сам до сих пор подлецом себя чувствую, а уж ты… О тебе и говорить нечего. Но теперь у меня появилась возможность преуменьшить свое самоощущение, вот в чем дело. Я уже не буду подлецом в такой степени, правда? Так что я себе этим помогаю, не тебе… Устроит такая интерпретация, надеюсь?
Она только засмеялась тихо, глядя ему в глаза. Вот ведь как умеет все вывернуть, поганец…
Дима истолковал ее смех по-своему. То есть как согласие. Допил свой кофе, проговорил деловито:
– Значит, так… Сегодня же скинешь мне на почту реквизиты этой больницы израильской, я сам с ними спишусь. Счет выставят на мое имя, я все оплачу. На все про все уйдет один день. Или пару дней, может… Устроит такой расклад, Тань?
Она снова улыбнулась, кивнула головой. Наверное, надо было ему слова какие-то хорошие сказать… Да просто поблагодарить… Он ведь вовсе не обязан был, правда?
Конечно, слаще было бы отказаться, это да. Встать и уйти гордо. Но сладость – вещь ненадежная. Сиюминутная эта сладость, как и сама гордость. Да и какая может быть гордость, когда очень жить хочется?
Да, надо бы что-то сказать ему такое – проникновенно-благодарственное… Но вместо это спросила вдруг тихо: