Его голос прогибался под тяжестью тягучего, как сироп, акцента – вне всякого сомнения, флоридского. Не то лимонный пирог, не то медовик. Джексонвилл был в тридцати милях, и ничего удивительного, что здесь говорят с сильным акцентом.

Когда мы переехали во Флориду, я учился в третьем классе и боялся почти всех, кто не жил в крупных городах. Я был уверен, что это не трусость, а простое благоразумие. Многие считают, что такие города, как Форт-Лодердейл, Джексонвилл или Майами, – лишь пригороды Нью-Йорка или Бостона. На самом же деле они сплошь населены флоридскими старожилами, яркими представителями исчезающего вида, по сей день хранящими знамена Конфедерации, истинными южанами и тайными расистами. Хотя есть в этих городах и переселенцы из разных уголков страны, и эти две группы населения вполне уравновешивают друг друга. Но в двух шагах от городской окраины с терпимостью уже гораздо хуже.

А в тот момент, насколько я мог судить, я находился именно за пределами городской окраины, так что на лбу у меня вспыхнула и заискрилась, переливаясь всеми цветами радуги, надпись «надери мою жидовскую задницу» – правда, видели ее только те, кто предпочитал Хэнка Уильямса-старшего Хэнку Уильямсу-младшему.[1] Я попытался одарить человека, сидевшего за рулем пикапа, вежливой улыбочкой, но она мне не удалась: улыбка вышла кривая и придурковатая.

На секунду я всерьез задумался, не рассказать ли парню все как есть: что я тут хожу и вешаю людям на уши лапшу о пользе просвещения, – но тут же понял, что идея плохая. Вряд ли одутловатый парень с дурацкой стрижкой, развалившийся в чистеньком пикапе, благосклонно отнесется к подобной хрени. Наверное, мой босс Бобби нашел бы способ выкрутиться. Черт, Бобби, наверное, посадил бы этого парня в лужу. Но ведь я-то не Бобби. Я отлично справляюсь – быть может, даже лучше всех в нашей команде. Наверное, Бобби давно не попадался такой смышленый малый. И все-таки я не Бобби.

– Да я так, продаю тут всякое, – ответил я и понял вдруг, что мне не то чтобы не по себе, а просто-напросто страшно. Несмотря на жару, я весь похолодел и напрягся. – Стучусь ко всем подряд, – добавил я для ясности.

Освободив плечо от сумки, я поставил ее на землю, придерживая с обеих сторон ногами, обутыми в парадные черные кеды.

Парень в машине еще больше высунулся мне навстречу и оскалился, обнажив два ряда зубов, торчащих вкривь и вкось. Особенно меня поразили два передних зуба: длинные, как у кролика, но стоящие далековато друг от друга, они словно разъезжались в разные стороны. Кривизна их была тем заметнее, что они сияли необыкновенной, почти ослепительной белизной. Я очень пожалел, что узрел это великолепие, потому что теперь было трудно заставить себя не пялиться.

– А разрешение есть? – И, резко потянувшись за чем-то, что стояло у него в ногах, парень снова появился в окне, на сей раз с едва початой бутылкой «Ю-Ху»,[2] к которой тут же жадно приложился. Когда секунд десять спустя он оторвал свои губы от горлышка, бутылка была уже наполовину пустой. Или наполовину полной, как выразился бы оптимист.

Разрешение. Я в первый раз об этом слышал. А разве мне нужно разрешение? Бобби ничего такого не говорил; он просто забросил меня сюда и велел показать этому трейлерному парку, где раки зимуют. Бобби просто обожал трейлерные парки.

Главное – не терять бдительности, держаться уверенно и не допускать даже мысли о том, что этот чудик может выкинуть какую-нибудь совсем дурацкую штуку. Не станет же он хулиганить посреди улицы, даже такой пугающе пустынной.

– Меня босс отправил сюда торговать, – сообщил я, стараясь перевести взгляд с зубов на мостовую.

– А я не спрашиваю, кто тебя куда отправил, – возразил парень, сокрушенно покачав головой. – Я спрашиваю, разрешение у тебя есть?

Я тщетно говорил себе, что нет причин для паники. Струхнуть немножко можно, это да. Забеспокоиться, насторожиться, встревожиться – безусловно. Но я вдруг почувствовал себя десятилетним мальчишкой, которого злобный сосед застукал у себя во дворе или отец друга застал играющим со своими недешевыми электроинструментами.

– А что, для этого нужно разрешение?

Парень в пикапе пристально на меня посмотрел. Его верхняя губа изогнулась не то грозно, не то удивленно.

– Я тебе задал вопрос, гаденыш. Ты что, тупой?

Я помотал головой, одновременно отвечая этим жестом на вопрос и выражая недоверие.

– Нет у меня разрешения, – ответил я.

Я снова хотел отвести глаза, но не смог противиться взгляду незнакомца. И тогда этот белый голодранец, как таких называют по старой памяти у нас на юге, широко оскалившись в кривозубой ухмылке, заявил:

– Выходит, тебе крупно повезло, что разрешения не нужно, а?