– Но здесь каждый камень – плод непосильного труда рабов, – заявил мистер Фэлкс. – Каждый камень! Миллионы несчастных горбатили спины до седьмого пота и умирали. – Голос мистера Фэлкса становился громче, а жестикулировал он так, словно обращался к огромной аудитории. – И все для того, чтобы дворцы, величественные храмы, форумы, амфитеатры, клоака максима[29] и еще черт знает что могли сегодня радовать ваш праздный взгляд. Стоило ли оно того? Разве оправдывает доставленное вам мгновенное удовольствие угнетение миллионов человеческих существ, своих же собратьев, равных перед лицом Бога угнетателям? Нет. Тысячу раз нет! – Мистер Фэлкс ударил себя кулаком по левой ладони.

– Но вы забываете, – вмешался мистер Кардан, – о существовании такого простого явления, как естественный отбор.

Произнесенные слова будто напомнили ему о чем-то. Он огляделся по сторонам. За одним из маленьких чайных столиков, установленных рядом с эстрадой для оркестра на противоположной стороне улицы, мисс Элвер, одетая в мешок из пестрой ткани для обивки мебели, поглощала шоколадные эклеры и безе с выражением неизъяснимого удовольствия на перемазанном кремом лице. Мистер Кардан отвернулся и продолжил:

– Есть англичане, которые никогда не будут рабами, но подавляющее большинство не только готовы продаться в рабство, но и окажутся в растерянности, если им дадут свободу.

– Поверхностный взгляд, – сурово произнес мистер Фэлкс. – Разве приведенный вами аргумент оправдывает уничтожение жизней миллионов человеческих существ во имя создания нескольких произведений искусства? Сколько тысяч рабочих, их жен и детей вели униженно нищенский образ жизни, чтобы собор Святого Петра стал таким, каким предстает перед нами сейчас?

– Если хотите знать, собор Святого Петра не такое уж великое произведение архитектуры, – пренебрежительно сказала миссис Олдуинкл, считая, что ставит победную точку в споре.

– Раз уж вы затронули вопрос об униженно нищенском образе жизни, – вмешался Челайфер, – то позвольте мне вступиться за представителей среднего класса, а не за рабочих. Материально они, возможно, живут чуть лучше, но в моральном и духовном смысле находятся в самом невыгодном положении. И конечно, интеллектуально они практически неотличимы от рабочих. За исключением ничтожно малого количества своих представителей, оба класса принадлежат к трем наиболее низким категориям по классификации Фрэнсиса Гэлтона[30]. Но их моральное и духовное состояние неизмеримо хуже, чем у пролетариев. Им приходится соответствовать более высоким требованиям, предъявляемым к ним обществом; не имея для этого возможностей, они поголовно заражены снобизмом и, как следствие, вынуждены жить в атмосфере страха и ненависти. Если рабочий страшится потерять свое место, то представитель среднего класса опасается этого значительно больше – ему есть что терять, ему грозит падение с более высокой точки. Из атмосферы относительного и хрупкого благополучия он обрушивается в пропасть нищеты, к которой не готов, попадая в работный дом или в очередь на бирже труда. Удивительно ли, что он существует в постоянном страхе? А что до ненависти… Вы можете вести речь о ненависти пролетариата к буржуазии, но она ничтожна в сравнении с той ненавистью, какую буржуазия питает к пролетариату. Обычный буржуа ненавидит рабочего, потому что боится. Приходит в ужас при мысли о возможной революции, которая низвергнет его из воображаемых райских кущ прямиком в ад. С какой завистью и горькой злобой реагирует наш буржуа на малейшее улучшение положения рабочего класса! Ему представляется, будто подобные улучшения делаются за его счет. Вспомните военное время и наступивший сразу после войны период благополучия, когда рабочим стали впервые платить достаточно, чтобы вести относительно комфортный образ жизни. Как же тогда разлилась черная желчь ненависти у среднего класса при виде «процветающих» бедняков. Как, эти чудовища получили возможность приобретать даже пианино? Все эти пианино нужда давно заставила продать, как вынудила избавиться от купленных предметов роскоши. Даже зимние пальто заложили в ломбарды. И вот теперь буржуа почувствовал себя вновь счастливым. Его страдания позади – он отомщен. Он может жить в относительном спокойствии. Но как он живет! Разумеется, он удовлетворяет свои страстишки, но робко и осторожно. Основной источник радости для него – рост котировок акций компаний, куда он вложил свои небольшие деньги. Он не религиозен, но вынужден уважать некие общепринятые обряды, в божественном происхождении которых у него нет уверенности. Слышал об искусстве, философии и питает почтение к ним, поскольку их пестуют люди, стоящие выше него на общественной лестнице, но недостаток умственного развития и плохое образование не позволяют ему получать от них хоть какое-то удовлетворение или удовольствие. В этом смысле он беднее последнего дикаря. Тот никогда не слышал об искусстве и науке, однако имеет древние религиозные корни и традиционное народное творчество. В жизни дикого животного присутствуют определенное достоинство и красота; только существование домашних животных можно назвать по-настоящему приниженным. Вот почему, – продолжил Челайфер, – тот, кто хочет обитать в сердце повседневной человеческой реальности, должен поселиться среди буржуазии. Но скоро отпадет необходимость в делении индивидуумов на классы. Недалеко то время, когда в буржуа превратится каждый. Отличительная особенность низших классов прошлого заключалась в том, что они состояли из своего рода зверей в человеческом облике, обитавших в полудикой среде. Питались традиционной народной мудростью и укоренившимися суевериями, у них имелись древние и символические развлечения. Моя мама может многое вам рассказать об этом, – заметил он. – Мне понятно, почему Толстой предпочитал русских крестьян обществу богачей или своей литературной братии. Крестьяне были неприкрыто дикими; остальные же, оставаясь в глубине души не менее грубыми, смиряли это откровенным и отвратительным лицемерием, маскировали внешним лоском. А хуже всего то, что они превратились в комнатных собачонок бесполезной породы. Крестьяне по крайней мере трудились, чтобы оправдать свое существование. Но в прочих европейских странах, как и в Новом Свете, подобная дикая разновидность человека быстро исчезает. Продающиеся миллионными тиражами газеты и радио одомашнивают людей. В наши дни вам придется долго путешествовать по Англии, чтобы повстречать подлинно первозданное и дикое человеческое существо. Но они продолжают жить. Вы обнаружите их в трущобах и на задворках больших городов, хотя количество их ничтожно. Вот почему, повторяю, сейчас лучше всего поселиться среди буржуазии пригородных районов. Низведенные до тупости и одомашненные, они стали в наши дни самыми дикими представителями человеческой расы. И именно они унаследуют планету уже в следующем поколении. Они – самая характерная примета современной реальности. Дикари более не типичны для нее; смехотворно было бы оставаться толстовцем и сейчас, особенно в Западной Европе. Что же до подлинных людей – мужчин и женщин, являющих собой противоположность животным в человеческом облике, то они стали такой редкостью, что ими легко можно пренебречь как величиной несущественной. Этот купол, – он указал в сторону собора Святого Петра, возвышавшегося над крышами домов в дальней стороне города, – спроектировал Микеланджело. И очень хорошо спроектировал. Но только какое отношение он сам или его творения имеют к нам?

– Очернительство! – возразила миссис Олдуинкл, вставая все же на защиту Буонарроти.

Мистер Фэлкс вернулся к началу спора:

– Вы рисуете человеческую природу в слишком мрачных тонах.

– Все справедливо и даже банально, – произнес мистер Кардан. – Но я не понимаю, почему вы отказываете нам в праве насладиться творениями Микеланджело? Человеку сложно приспособиться к окружающим обстоятельствам, так зачем же лишать его маленьких подспорий для решения своей трудной задачи? Например, вина, образования, сигар и душевных разговоров, искусства, кулинарии, религии, спорта, любви, благотворительности, гашиша и всего прочего. У каждого человека есть способ для облегчения процесса адаптации. Так почему бы не позволить нам мирно наслаждаться каждому своим опиумом? Молодые люди очень нетерпимы. Вы – сборище сторонников запретов, приверженцев «сухого закона» в любом его проявлении.

– Кстати, – заметил мистер Челайфер, – вы же не станете отрицать, что введение «сухого закона» принесло Америке немалую пользу?

Они вернулись к чайному столику, от которого отошли несколько минут назад, чтобы полюбоваться видом. Мисс Элвер как раз заканчивала расправу с очередным эклером. Теперь перед ней стояли два пустых блюда.

– Ты хорошо попила чаю? – спросил мистер Кардан.

Мисс Элвер закивала.

– Может, хочешь еще пирожных? – поинтересовался мистер Кардан.

Мисс Элвер посмотрела на пустую посуду перед собой, потом на мистера Кардана. Казалось, она готова ответить согласием. Но в этот момент миссис Челайфер, сидевшая рядом, положила ей на руку ладонь.

– Мне кажется, Грейс больше не хочется, – сказала она.

Грейс повернулась к ней; в ее глазах читалось разочарование и огорчение, но через мгновение выражение ее лица стало радостным. Она заулыбалась, взяла руку миссис Челайфер и поцеловала ее.

– Я вас очень люблю! – воскликнула Грейс.