— Это против правил.

— Верно, — смеюсь. — С каких это пор я следую правилам? Никто не будет винить тебя, если ты об этом беспокоишься.

Он удивлённо отступает.

— Я не за себя беспокоюсь, и не за тебя, если уж на то пошло, а за Джеймса. Он провёл в коме почти год. Его душа была заперта в теле. Ему нужно время привыкнуть.

— Ему нужно знать, что она ждёт.

Гидеон ничего не говорит, когда я начинаю идти по вагону, ища Джеймса. В дальнем углу стоит жнец спиной ко мне, закутавшись в плащ. Пытаюсь заглянуть ему через плечо, но он загораживает обзор.

— Всё в порядке, Элайджа, — произносит Гидеон за моей спиной. — Все мы знаем, что её невозможно остановить, если она что-то задумала.

Не очень-то похоже на комплимент. Жнец поворачивается лицом к нам.

— Когда-нибудь она доведёт нас до беды своим желанием везде совать свой нос, — говорит он, глядя на меня сверху вниз.

— Я возьму на себя вину, если всё кончится плохо, — заверяет Гидеон.

Элайджа отступает, бурча что-то о детских капризах, да ещё и в его смену, но я не обращаю на него внимания и концентрируюсь на съёжившемся мужчине передо мной.

Наклоняюсь, стараясь не коснуться его.

— Джеймс, — мягко зову. — Джеймс, ты слышишь меня?

Он слабо кивает. Кивнул ли он на самом деле или это лишь движение поезда, но кивок ободряет меня продолжать.

— Джеймс, меня зовут ЭрДжей. Помнишь мой голос в твоей палате? Я разговаривала с твоей мамой.

Он снова слабо кивает. На этот раз это точно Джеймс, а не поезд.

— Хорошо. А теперь, Джеймс, мне нужно кое-что тебе рассказать, и у нас мало времени, — делаю глубокий вдох перед тем, как продолжить. — Джеймс, Сэнди будет ждать тебя, когда мы сойдём с поезда. Она ждёт тебя с той самой ночи, как умерла.

Медленно, словно сопротивляясь невидимым цепям, Джеймс поднимает голову. Его глаза, полные замешательства, пытаются сфокусироваться на мне.

— Она не хотела, чтобы ты был здесь один. Поэтому она ждала, — объясняю я.

Джеймс открывает рот, но не издаёт ни звука. Сначала. Наконец, после нескольких попыток он выдавливает: